Белинда Бауэр - Черные Земли

Нахлынуло воспоминание о Мэйсоне Дингле и орущем мальчишке. Эйвери разозлился на себя, но усилием воли не выдал этого.

Надо быть осторожнее. Их двое. У С. Лама на плече лопата. Они старше, чем большинство его жертв. Крупнее, чем дети, которых он помнил. Стоило сказать «Не уходите» — и оба уставились на него с удивлением.

Надо быть осторожнее.

Надо улыбнуться.

Он улыбнулся и заметил, что второй мальчишка, покруглее, тут же расслабился. Что ж, и этот не урод.

С. Лам взглянул на него все так же настороженно и напряженно. Оно и понятно, подумал Эйвери. Оно и понятно, незнакомец на плато, мальчишка должен быть настороже. С.Л. не скрывал подозрений, и Эйвери ощутил прилив самоудовлетворения — он неплохо поиграл с мальчишкой. По крайней мере, мальчишка совсем не дурак.

— Прошу прощения, — сказал он, — меня зовут Тим.

Эйвери смотрел на упитанного пацана, пока тот не сдался и не произнес:

— Меня зовут Льюис. А это Стивен.

— Приятно познакомиться.

Стивен Лам. Эйвери рискнул бросить на Стивена Лама лишь короткий взгляд — он не хотел, чтобы мальчишке передались образы, наполняющие сейчас его мозг: Стивен Лам с расширенными от ужаса темными глазами; шейные позвонки, хрустящие под пальцами; кровь, вскипающая в обоих, хотя и по разным причинам; нелепая карта Эксмура с инициалами С.Л., навеки вставшими рядом с Б.П.

— У меня есть бутерброды. — Эйвери вытащил их из-под троса и добавил непринужденно: — Если хотите.

Льюис хотел.

Еще бы.

Стивен наблюдал, как Льюис приближается к убийце, и перестал дышать, когда Льюис потянулся за бутербродом. Рука Льюиса почти коснулась руки Эйвери, и Стивен готов был закричать: «Льюис, берегись!» Но ничего не случилось. Льюис просто взял бутерброд. Стивен облегченно выдохнул.

Теперь Эйвери смотрел на него, протягивая ему бутерброд.

Настал решающий момент. Взять у убийцы бутерброд — или отбросить лопату, повернуться и броситься через плато к дому.

И снова вышло как в Барнстепле. Не будь с ним Льюиса, он бы убежал. Эффект неожиданности и расстояние были ему на руку. Эйвери сидел в пятидесяти футах от него. Пока тот поднялся бы на ноги и пустился в погоню, Стивен был бы уже далеко. Бегать он умел, а страх, без сомнения, придал бы сил.

Но Льюис? Льюис жевал бутерброд. Если сейчас заорать: «Льюис, беги!» — и самому пуститься наутек, Льюис растеряется и с места не сдвинется. А если даже и побежит, то не подозревая, что убегает от верной смерти. Зато Эйвери тут же поймет, что Стивен узнал его.

Его Эйвери, может, и не догонит, а вот Льюиса — наверняка.

Стивен не мог оставить друга в лапах маньяка.

Стивена затрясло от ощущения собственной вины. Как мог он быть таким идиотом? Он расставил ловушку для Эйвери и попался в нее сам. Теперь он несет ответственность за жизнь Льюиса — и за свою собственную.

Нет, бежать нельзя.

Стивен заставил ноги двигаться, руку — протянуться навстречу, губы — пробормотать «спасибо», самого себя — взять бутерброд у человека, который, теперь уже вне всякого сомнения, планировал вот-вот лишить его жизни.

Бутерброд был с сыром и помидором. Откусив, Стивен скривился, но, чтобы не провоцировать Эйвери, заставил себя проглотить.

Льюис сдал позиции и снова принялся за еду. Он рассказывал Эйвери о плато — удачно опуская то, в чем был не уверен, — а Эйвери слушал, кивал и задавал соответствующие вопросы.

Стивен чувствовал, как Льюис весь раздувается от внимания Эйвери. От той легкости, с какой Эйвери заставил Льюиса расслабиться и раскрыться, у Стивена заныло в животе.

В голове мельтешила всякая всячина: отметки шариковой ручкой на карте; космическая станция в мрачной голубой комнате; запах земли, ее вкус; зуб, покачивающийся в овечьей челюсти; изматывающий бег по плато; мальчишеские ноги в окошке белого фургона; бабушка, навсегда застывшая у окна.

И этот последний образ прекратил бешеный круговорот мыслей. Бабушка ждет Билли — но она ждет и его, Стивена. Он так хотел положить конец ее страданиям, но получилось только хуже. Сейчас Арнольд Эйвери убьет его, и бабушка будет ждать их обоих до скончания века, и мама тоже превратится в бабушку и застынет у окна, не прекращая ждать его даже после того, как бабушки не станет.

А как же Дэйви? Дэйви не привык быть один, но он останется один, ведь никому больше не будет до него дела. Все, кто любил его, покинут этот мир — или даже хуже.

Стивену стало нехорошо.

Идиот. Какой же он идиот! Дебил. Дебильный идиот.