Чингиз Абдуллаев - Разорванный август

Когда Плеханов вошел в кабинет, Крючков поднялся, чтобы пожать ему руку, и показал на стул. Затем сел рядом с генералом, словно их могли подслушать, и показал справку аналитического отдела:

– Почитай.

Плеханов внимательно прочел бумагу и молча положил ее на стол. Он вообще не любил многословия.

– Нужно принимать меры, – негромко произнес Крючков.

Плеханов посмотрел ему в глаза. Два бывших партийных работника, почти три десятка лет работающие в таком ведомстве, как КГБ. Это не могло не сказаться на их характерах. К тому же оба были пожилыми людьми.

– Следует продумать систему более тщательной охраны высших лиц государства, – все так же тихо продолжал Крючков, – совместно с нашим двенадцатым отделом.

Двенадцатый отдел КГБ СССР занимался прослушиванием помещений и телефонных разговоров, установкой специальной аппаратуры. Слова Крючкова означали приказ начать установку специальной аппаратуры в помещениях, занимаемых высшими должностными лицами страны. Плеханов знал, что подобная аппаратура была уже установлена в квартирах некоторых бывших высших должностных руководителей, в том числе у Шеварднадзе и Яковлева. Знал он также и о том, что в Белом доме, в здании, занимаемом российским парламентом, находился целый отдел для прослушивания всех разговоров. Отдельно прослушивались все возможные разговоры Ельцина. Но теперь Крючков отдавал приказ о возможной прослушке высших должностных лиц, находившихся у власти. Плеханов не колебался ни минуты, абсолютно доверяя начальнику. Крючков много лет доказывал свою верность партии и государству, будучи самым верным и лучшим учеником Андропова.

– Мы плотно контролируем все разговоры, – сообщил Плеханов.

– Не привлекая к этому офицеров других отделов, – напомнил Крючков. – Нужно определить минимальное число людей, допущенных к работе с этой техникой.

– Разумеется.

– И особо обратите внимание на Новоогарево, – предложил председатель КГБ, – они там обычно собираются все вместе и часто выдают свои замыслы, сами того не подозревая.

– Я вас понял, Владимир Александрович, – кивнул Плеханов, – все будет сделано как нужно.

– Это и в помощь Михаилу Сергеевичу, – на всякий случай сказал Крючков. А копии можно, как и раньше, передавать Болдину.

Он иногда позволял себе упоминать в особо секретных донесениях о некоторых разговорах подобного типа, полученных с помощью прослушивания. Горбачев понимал, что эти разговоры могли быть получены КГБ только с помощью скрытой прослушки, но никогда не задавал никаких неприятных вопросов, внимательно знакомясь с подобными сообщениями. Особенно всего, что касалось Ельцина. Приказав передавать записи Болдину, Крючов страховался на случай возможного обнаружения записывающих устройств.

Плеханов поднялся и вышел, а Крючков пересел на свое место. Затем убрал справку в папку, туда же положил и последнее донесение Циклопа. Это была его личная папка, которую не имели права открывать даже старшие офицеры его приемной, даже его заместители.

Ремарка

«Как мы меняемся, как будем меняться дальше – это одна из тем дня для Лондона. Но мы рассчитываем на встречное движение других государств, ибо сегодня много всяких ограничений. Это следствие определенной политики. Нередко данные ограничения принимались еще в ходе «холодной войны». И они пока остаются, мешают – это ведь барьеры на пути широких взаимовыгодных международных связей... Нам предстоит большой разговор. Однако если кто-то из вас до сих пор думает, что Горбачев едет в Лондон, чтобы там на колени встать и молить о помощи руководителей ведущих развитых государств, то это несерьезно. Я думаю, что мы заинтересованы, чтобы процесс, который выльется в экономической сфере, в политике в новые формы сотрудничества, будет сопровождаться переменами глобального характера. Важно, чтобы он опирался еще и на прочную базу экономического сотрудничества. Поэтому надеюсь, что будет достигнуто взаимопонимание, и мы пойдем навстречу друг другу... Наше обновленное законодательство, программа движения к рынку, к смешанной экономике, отказ от тоталитарного господства государственной собственности создают условия, при которых все формы собственности будут равноправны, одинаково надежно защищены государством, Конституцией. Будет у нас, конечно, и государственный сектор, и, наверное, немалый, но будет активно проходить и акционирование, народ проявляет к этому интерес. Люди за то, чтобы стать хозяевами. Они только не хотят, чтобы богатства, накопленные поколениями советских людей, попали в руки воротил теневой экономики или различных дельцов».