Антон Леонтьев - Ночь всех святых

Молодой человек метнулся туда, но дверь оказалась заперта – на толстой металлической цепи висел замок. Ганс дважды выстрелил – и одно из звеньев цепи распалось. Путь был свободен!

Он распахнул дверь… и оказался в кромешной тьме. Захлопнув дверь, стараясь не дышать и все опасаясь, что место его убежища вот-вот обнаружат, Ганс замер.

Но никто не рвался внутрь. Значит, преследователи не видели, как он проник сюда. Глаза постепенно привыкли к тьме, и молодой человек разглядел контуры узкого длинного коридора, шедшего куда-то внутрь горы.

Не оставалось ничего иного, как двинуться вперед. Ганс шел и шел, то и дело сворачивал, несколько раз упал. Взрывы были все еще слышны, но он явно удалялся от них. Юноша ощущал, что коридор уходит вверх.

Сколько он так брел, Ганс точно не знал. Несколько раз беглец останавливался, прислонялся к стене и – проваливался в сон. Но каждый раз ему виделось, как его ловят, запихивают в бункер, посередине которого стоит золотой ящик, крышка которого вдруг распахивается… И Ганс просыпался с криком на устах. А потом продолжал идти вперед. Прошло довольно много времени, прежде чем молодой человек понял, что заблудился. Он плутал по лабиринту внутри горы и не знал, как вернуться обратно, как выбраться из каменного плена!

Хорошо, что стены были мокрые, и он мог, припав к ним губами, собирать влагу. Но ужасно хотелось есть. Наконец Ганс наткнулся на крошечный ручеек и двинулся вдоль него. А ручеек все увеличивался и увеличивался, разрастаясь до размеров небольшой подземной реки.

Вскоре он вышел на берег подземного озера, обойти которое было нельзя. Пришлось, раздевшись, переплыть его. Оказавшись на другом берегу, Ганс вдруг заметил лучи солнца – и побежал прямо к ним.

Он все лез и лез куда-то верх по узкому лазу, в лицо ему летела земля и сухие листья. Но оттуда, сверху, пахло травой, оттуда пробивались лучи заходящего – или восходящего? – солнца.

Ганс утроил усилия – и вырвался наружу, оказавшись на лесной опушке. Закрыв глаза, которые от яркого света нестерпимо резало, он с удовольствием развалился на земле и вдохнул воздух леса, знакомый ему еще с детства.

И вдруг до него донеслись крики и стенания. Открыв глаза, Ганс заметил нескольких девушек, бросившихся наутек. Только тогда молодой человек сообразил, что совершенно гол – его одежда осталась на берегу подземного озера! Помимо того он был весь перемазан землей и наверняка походил на Лесного Царя.

Однако одна из девушек, крепкая молодуха с простецким, но симпатичным лицом, не спешила уноситься прочь. Прикрываясь лукошком и не без интереса рассматривая голого Ганса, она вдруг спросила:

– Ты кто такой? Русский или американец? Шпион?

– Никакой я не русский! – возмутился Ганс, только сейчас ощутив холод (ну да, ведь стоял март). – И не американец! И уж точно не шпион! Меня зовут Ганс Зоммер, я…

Молодой человек осекся. И зачем он выдал девице свое имя? Ведь его наверняка ищут! Он же теперь дезертир, а за это полагается расстрел. Мало того что он бежал, так еще и стал свидетелем какого-то жуткого ритуала, в котором принимал участие не кто иной, как сам рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер!

Но его имя девицу, казалось, совсем даже не интересовало. Ее явно занимали особенности анатомии и физиологии Ганса. Вплотную подойдя к молодому человеку, она произнесла:

– А ты почему голый?

Вместо ответа Ганс вырвал у нее лукошко – на донышке лежало несколько молодых сыроежек – и съел их – в один присест, не ощущая вкуса.

– Где же ты был, что так есть хочешь? – удивилась девушка.

Потом она сняла передник, протянула его Гансу и сказала:

– На вот, прикрой срам-то! И пойдем со мной, я тебя накормлю.

Девушка пошла было по тропинке, но, не выдержав, обернулась и растянула губы в улыбке:

– Уж больно ты мне по нраву пришелся. Шибко хорошо сложен!

И она посмотрела более чем красноречиво на собственный передник, намотанный на бедра Ганса.

Девицу звали Хельга, и она была единственной дочерью мельника, человека мрачного, замкнутого и странноватого. Помимо Хельги у него имелось пятеро сыновей, таких же, как и он сам, высоченных, угрюмых и бородатых.

Сам мельник и его сыновья души не чаяли в Хельге, тем паче что та была единственной женщиной в семье – ее матушка преставилась, произведя на свет последнего сына. Отчего эти увальни, братья Хельги, не попали на фронт, никто толком не ведал, наверное, мельник, человек весьма влиятельный и более чем зажиточный, сумел откупить своих чад от участия в военных авантюрах фюрера.