Наталия Левитина - Она что-то скрывает

Нонна не медлила ни секунды. Убедившись, что случайная попутчица, увы, погибла, подруга поняла: судьба преподнесла одной из них очередную порцию яда, зато другой подарила шанс освободиться из рабства.

Нонна не должна была ехать по этой дороге в одиннадцатом часу вечера – она планировала отправиться в путь в семь. Татьяна не должна была стоять на обочине – она собиралась успеть на рейсовый автобус! Однако две женщины приблизительно одного возраста и одинаковой комплекции всё-таки оказались в машине за полчаса до автокатастрофы. И только Татьяна пострадала при аварии, причём её лицо было капитально изрезано…

– Я поняла, что другого шанса не будет. И я им воспользовалась!

Нонна отстегнула ремень пассажирского сиденья, надела на ещё тёплое, но уже безжизненное запястье Татьяны свой золотой браслет с буквами «NONNA», оставила сумку и ядовито-зелёный палантин, по кайме которого весело бежали… ОЛЕНИ!

– Думаешь, это был знак?

Из сумки Нонна достала один из двух мобильников. И скрылась в лесу, чтобы, преодолев полкилометра по сугробам, доковылять до придорожного кафе…

Потом я отвезла Нонну на новую квартиру, купленную в декабре, мы обсудили план действий, и больше уже не виделись. Подруга сделала себе фальшивые документы и ринулась вон из страны. А мне досталась самая трудная оркестровая партия: надо было убедить Богдана Гынду, что одна из его пленниц не испарилась в неизвестном направлении, а действительно разбилась в машине. Насмерть. И теперь лежит в гробу.

В зале крематория Богдан задержался всего на пять минут – график деятельного бизнесмена и жестокого мафиози был расписан от и до. Богдан цепко осмотрел страдалицу. Увидел то, что на его месте увидел бы любой мужчина: знакомая причёска, знакомая одежда, браслет на руке… Лицо прикрыто вуалью, но тоже вроде бы оно самое… Я наврала Богдану, что браслет не расстёгивается… Я убедила парикмахера, что моя подруга хотела отрезать волосы и перекрасить их, но не успела – пришлось мастеру потрудиться, добиваясь нужной формы и оттенка, зато в результате получилась та же причёска, которая была у Нонны за день до автокатастрофы…

А Богдан, кроме того, строго опросил гаишников и экспертов, почитал документы, осмотрел покорёженный автомобиль… М-да-а… Одна из марионеток ускользнула из-под его влияния – и прямо на тот свет…

– Юля!

Голос Вероники вырвал меня из февральской стужи, и я мгновенно перенеслась на солнечную пражскую улицу.

– Юля, прости, что взвалила на тебя столько всего, – сказала Вероника. – Я сбежала, а ты осталась прикрывать тылы.

– Да, эти полгода превратились в сущий кошмар, – призналась я. – Трое похорон за несколько месяцев – твои, Иннокентия Михайловича и Фёдора – мало не покажется! Я чувствовала себя боксёрской грушей, по которой кто-то методично наносит один сокрушительный удар за другим… Дед Кеша умер, так и не получив квартиру, а я столько сил и нервов истратила, выцарапывая у чиновников жильё! Федя разбился на мотоцикле. И теперь мы никогда не узнаем, поплатился ли он за статью «Рабы Богдана» или его убрали за то, что он начал ковыряться в «автомобильном деле»…

– Жаль Фёдора. Талантливый был парень.

– А ещё – смелый и бесшабашный.

– Его статья произвела на меня сильное впечатление.

– Она вызвала мощный общественный резонанс. Словно переворошили пчелиный улей. И на фоне ажиотажа, связанного с разоблачением и арестом Богдана Гынды, гибель самого журналиста осталась практически незамеченной. Так, пообсуждали в блогах пару дней, потом переключились на другое событие.

– Грустно.

– С тоской думаю о Феде. Он мог бы жить ещё долго.

– Да, Юля, нелегко тебе пришлось в последние месяцы. Трое похорон – кошмар!

– А тут ещё проклятый Егор Петров с его неутолённым инстинктом следователя – бесконечные вопросы, выяснения… Мне было страшно, что он докопается до истины. Однако, как ни странно, собрав детали воедино, он сделал обескураживающий вывод.

– Что ты убила подругу.

– Да, именно так.

Я оценивающе осмотрела Веронику. Ничто не выдавало в ней труп: волосы золотились на солнце, глаза блестели. Малиново-изумрудные птицы на белом сарафане вселяли оптимизм. Она только что расправилась с последним пирожным.

– Думаешь, он отдаст нам деньги за «ниссан»? – спросила я подругу, уничтоженную мной (если придерживаться версии Егора Петрова).

– Это будет зависеть от того, считает ли он тебя способной на шантаж.