Ли Ванс - Расплата

— Не прикидывайтесь дураком, — заявляет Уильям, пристально глядя на меня. — Откуда вы узнали, что Катя — моя дочь?

— Она сама мне сказала, — отвечаю я, загнанный в угол собственным безрассудством.

Уильям встает и идет к окну, где, заложив руки за спину, смотрит на море.

— И давно ей известно?

— Лишь несколько месяцев. Почему вы ей этого сами не сказали?

— Политика разрядки, — уклончиво отвечает он. — Соглашение, о котором я сожалею. А теперь я хотел бы получить ответ на свой первоначальный вопрос. Знала ли Катя, что Андрей крадет мои деньги?

— Конечно же, нет. Вам не следовало задавать мне такие вопросы.

— И снова вы правы, — тихо замечает Терндейл, удивляя меня такой неожиданной поддержкой. — С моей стороны глупо было подозревать ее.

Минуту он молчит, и единственный звук в комнате — шум волн, разбивающихся о пляж за окном.

— Что ж, — говорит Уильям наконец, поворачиваясь спиной к окну и снова усаживаясь за стол. — Перейдем к моему последнему вопросу, который можно скорее назвать просьбой или одолжением, если угодно.

Да он, должно быть, шутит. Я бы не снизошел к просьбе помочиться на него, если б он горел.

— Одолжение, от которого выиграет Катя, — добавляет он, правильно прочтя выражение моего лица. — Следующие несколько недель будут для нее очень тяжелыми. Ее ожидает небольшое волнение, а меня не будет рядом, чтобы помочь ей. Я бы хотел, чтобы вы объяснили ей некоторые обстоятельства от моего имени.

— Следующие несколько недель будут очень тяжелыми и для меня, — отвечаю я, недоверчиво отнесясь к его предположению. — Разве вы не читали газет?

— О ваших проблемах мне все известно, мистер Тайлер. Мне также известно, что вы неравнодушны к Кате. Вы дали мне это понять вчера, когда настаивали на ее безопасности как цене любого соглашения со мной. Больше никому на данный момент я ничего открыть не могу, а вам и так известна большая часть всей истории. Я уверен, вы найдете способ поговорить с Катей.

— О каком волнении вы говорили? — спрашиваю я, чувствуя тревогу за Катю.

— Вообще-то, их несколько видов, — спокойно отвечает он. — Я перевел свои акции в компании «Терндейл» в швейцарский банк-депозитарий, а вчера вечером отдал их русским, после того как подлинность картин из коллекции Линца была установлена.

— Вы не можете так поступить, — перебиваю я. — Ведь вам принадлежит контрольный пакет акций. Мелкие акционеры просто с ума сойдут.

— Ни в уставе нашей организации, ни в действующем законодательстве нет ничего, что могло бы воспрепятствовать мне, — заявляет Уильям, беззаботно махнув рукой. — А у мелких держателей акций есть масса других поводов для беспокойства.

— Потому что вы не намерены покрывать убытки, причиненные Андреем. — Я неожиданно понимаю, что он запланировал. — Вы собираетесь оставить картины себе и позволить компании «Терндейл» стать банкротом.

— Именно так. — Он снова обнажает зубы в улыбке. — Вот почему мне так важно было удостовериться в том, что вы никому не рассказали о поступке Андрея. Я не хотел, чтобы русские узнали о том, что акции ничего не стоят, прежде чем мы совершим обмен.

Одна из любимых баек Тенниса о трейдинге — это описание его первой деловой поездки в Лондон. Он проснулся утром в понедельник, полный стремления отправиться на работу, посмотрел налево, когда делал первый шаг с тротуара на мостовую возле гостиницы, и очнулся тремя часами позже в реанимации в больнице Черинг Кросс, оказавшись жертвой левостороннего движения. Зеркало бокового вида проезжавшего мимо грузовика впечаталось ему прямо в висок и непременно убило бы его, если бы не было складывающимся. «Чем больше у тебя опыта, — говаривал Теннис, бывало, нашим стажерам, — тем больше ты начинаешь делать предположений о том, как все должно происходить. А чем больше предположений ты делаешь, тем больше у тебя шансов очнуться в больнице со срезанной одеждой и бумажником, который ушел погулять».

Глядя на самодовольную ухмылку Уильяма, я понимаю, что в последнее время допустил слишком много предположений, и самое глупое из них — то, что Уильям мог действовать исключительно из-за желания защитить сына.

— Мне достаточно тяжело поверить, что вас так беспокоит судьба Кати.

— Да я и сам удивлен, — добродушно отвечает он. — Но это правда. Она так предана мне. Поэтому я постарался защитить ее, насколько возможно.

— Защитить ее? Каким образом?

— Несколькими путями, — заявляет он. — И наш сегодняшний разговор — один из них. Я хочу, чтобы Катя поняла меня, поняла мои мотивы. Что касается остального, то я вместе с юристами своей компании подготовил несколько документов, реабилитирующих Катю. У нее будет более чем достаточно доказательств своей непричастности к краху «Терндейла».