Светлана Бестужева-Лада: Как в кино не будет

— Твой муж не оплачивал счета?

— Нет, страшно злился, если я не ждала его дома с готовым ужином и шлепанцами. Как будто трудно достать из морозилки бифштекс и сунуть его в духовку! Нет, ужин должен быть в столовой, при парадной сервировке, со свечами. Каждый вечер! А мне было интереснее сидеть у него в магазине и учиться коммерции. Так что скандалили каждую неделю. А потом он перебрал лишнего и стукнул меня пару раз. Вот за эти два синяка я и получила почти миллион. Там такие порядки.

Ко всему прочему, Вера обладала фантастической энергией. Устраивая свои дела, она с той же методичностью и упорством занималась моими. Отвезла меня сфотографироваться для заграничного паспорта, купила несколько неброских, но модных нарядов («Даже в инвалидной коляске необязательно выглядеть пугалом»), заставила постричься. Последнему, кстати, я отчаянно сопротивлялась. Перспектива ежедневно торчать у зеркала и делать прическу приводила меня в ужас. Но Вера была непреклонна:

— Во-первых, тебе минимум полгода придется провести в клинике и большую часть этого времени — лежа. Зачем тебе косы? Конечно, там за тобой будут ухаживать и все такое, но если можно избежать каких-то хлопот… И потом, ты сразу помолодеешь. Твой «кукиш» на затылке делает тебя старухой.

— Кого мне обольщать? — огрызнулась я. — С прической или лысая — все равно калека.

Вера присела передо мной на корточки и заглянула мне в глаза:

— Тебе нужно начинать лечение не с операции, а с отношения к себе. Тебе только тридцать девять лет, и пятьдесят шансов из ста, что вторую половину жизни ты проведешь нормальным человеком. Учись им быть. Прямо сейчас, не дожидаясь, пока начнешь ходить.

— А если не начну?

— Представь себе, и в этом случае нужно за собой следить. И в этом случае ты можешь выйти замуж и даже иметь детей, я знаю такие случаи.

— Тоже за инвалида? Две коляски в одной квартире?

— Все, — подвела итог Вера. — Завтра повезу тебя в парикмахерскую. И как бы ты ни верещала, заставлю стать красивой женщиной. Если не получится — значит, и лечиться не нужно, потому что, извини, на тебя без слез не взглянешь.

Спорить с ней было невозможно. Да и соблазн, честно говоря, был велик. Я ведь ни разу в жизни не была в парикмахерской. До того, как получила травму, мне там было просто нечего делать, а после — тем более.

Поэтому, наверное, было достаточно забавно наблюдать за мной со стороны. В небольшом, но изысканном салоне красоты я пялилась на все так, как дикарь из джунглей на современный западный город. Правда, долго таращиться мне не пришлось: меня положили на спину на кушетку, густо намазали чем-то физиономию и велели тихо лежать с закрытыми глазами. А пока я лежала, что-то делали с руками и ногами. Точнее, не с ними, а с ногтями. Я мысленно сказала: «Черт с вами, делайте, что хотите» и попыталась думать о чем-нибудь постороннем.

Потом, слава Богу, первый этап закончился. Крем с лица стерли, посадили перед зеркалом и стали колдовать над головой. Тут уж глаза я закрыла по собственной инициативе.

Открыла я их, когда услышала голос Веры:

— Все, трусишка, разжмуривайся и посмотри, что получилось. Если не понравится, значит, у тебя вообще нет вкуса.

И я осмелилась взглянуть на свое отражение…

Конечно, чуда не произошло: из зеркала на меня не глянула двадцатилетняя блондинка с огромными голубыми глазами и точеным личиком. Но в какой-то степени чудо состоялось. Я увидела действительно молодую женщину, с коротко подстриженными пышными волосами, пепельно-русый цвет которых прекрасно сочетался с темно-карими глазами. Моими глазами, но без морщинок под ними. И лицо было мое, но новое. Как будто взяли старую, запылившуюся, давно немытую чашку и привели ее в порядок. Чашка-то осталась прежней, но выглядела другой. Новой.

Дома Вера заставила меня прослушать краткий курс пользования косметикой и на мне же продемонстрировала ее эффект. Подчернила ресницы, припудрила нос. И страшно довольная результатом, умчалась по своим делам. А я осталась сидеть перед зеркалом дура дурой, и только чудом не просмотрела в нем дырку.

В тот вечер Никита пришел домой довольно рано, и не с дамой, а со Славой. Это был как раз период активного ухаживания моего соседа за Верой. Славу же он привел, по-видимому, для моральной поддержки: один Никита никак не мог добиться даже микроскопического успеха.

Я все еще сидела перед зеркалом, когда Слава постучал ко мне. И не успела развернуться к двери — наши глаза встретились в зеркале. И обычно невозмутимый и даже флегматичный Слава буквально «уронил челюсть»: