Светлана Бестужева-Лада - Как в кино не будет

А он делал все, что хотел. Например, строго-настрого запретил Наташе подходить к телефону. Звонить самой — пожалуйста, отвечать на звонки — ни в коем случае. Даже если его не было дома сутками, телефонную трубку могла снимать только я. И неудивительно: после полугода абсолютной идиллии начались неизбежные у Никиты штучки: мнимые командировки, работа по ночам и даже встречи с женщинами прямо у нас в квартире, когда Наташа была на работе. Меня просто распирало от возмущения — она терпела. Хотя разговора о женитьбе уже и не заходило. На что она надеялась, один Бог знает.

Все чаще, выбираясь поздним вечером на кухню за водой или чем-нибудь еще, я заставала одну и ту же картину: Наташа сидела за столом и раскладывала пасьянс. Один и тот же, до бесконечности, как автомат. И один и тот же вопрос был в ее глазах, когда она поворачивалась ко мне.

Я качала головой. Нет, он не звонил. И она возвращалась к своему механическому занятию. Почему в кухне? Потому что комната была слишком далеко от входной двери, и там она не слышала шагов на лестнице, звука ключа, поворачивающегося в замке. А здесь все было слышно.

Никита злился, заставая ее там ночью, устраивал скандалы — ничего не помогало. Тогда он запретил ей раскладывать на кухне пасьянсы. Нарушить запрет она, естественно, не могла, поэтому стала сидеть в темноте у входной двери и ждать его там. А услышав знакомые шаги, бежала в комнату, ложилась в постель и притворялась спящей. Чтобы все выглядело правдоподобно, в прихожей она сидела в одной ночной рубашке. Кончилось это, разумеется, воспалением легких и больницей. Навещал ее там время от времени отнюдь не Никита, а Слава, который Наташу искренне жалел. Я даже не ревновала.

Вернулась Наташа из больницы на два дня раньше, чем ожидалось. Не пустить ее в квартиру я, естественно, не могла. Хотя прекрасно знала, что лучше бы мне этого не делать: Никита был дома и, разумеется, не один. А по Славиной версии, за три дня до этого изложенной им Наташе, ее возлюбленный срочно уехал в командировку.

Я услышала только ее короткий, какой-то заячий вскрик. И тут же она, в чем пришла, не выпуская из рук сумки, пробежала мимо меня на лестницу. Спустилась на один пролет вниз, повернула обратно и снова вошла в квартиру. Но это уже была другая женщина, с совершенно безумным лицом. Она бросила сумку на пол, вбежала в кухню и тут же стремительно бросилась в спальню Никиты.

Я открыла рот, но не смогла издать ни звука. Мне стало безумно страшно, как тогда, когда Никита признался мне в своем косвенном участии в гибели Елены Николаевны. Я даже не могла заставить себя двинуться к той комнате, куда ворвалась Наташа, меня словно парализовало. И тут я услышала крик — не Наташи, а той девицы, которая ночевала у Никиты. Она кричала страшно, даже не кричала — выла. А сам Никита выскочил из комнаты полуголый и бросился к телефону…

«Скорая» и милиция приехали почти одновременно по слишком хорошо знакомому адресу. В одну машину погрузили случайную подругу Никиты, которую Наташа ударила кухонным ножом в спину. Она была жива, но без сознания. Никита отделался дешево — нож только скользнул ему по груди, оставив, правда, весьма болезненную царапину. Третий же удар ножом Наташа оставила для себя — и не промахнулась. Как потом прокомментировала это Ирина, которой я, разумеется, все рассказала по телефону: «В сердце попасть очень легко, если оно болит». И, разумеется, добавила свое любимое определение нашей с ней когда-то общей квартиры. И на этот раз мне почему-то не захотелось ей возражать.

После этого события Слава провел у нас трое суток, поскольку Никита был совершенно невменяем. До сих пор его забавы с женщинами проходили не только безнаказанно, но и бескровно. Но — «повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сложить», — сказала бы Лидия Эдуардовна, доживи она до этого времени. В эти бесконечные трое суток, сидя около Никиты, мы со Славой не один раз выразили надежду, что уж теперь-то его друг и мой сосед хоть немного остепенится и перестанет доводить число своих женщин до второй тысячи с такой безумной скоростью.

К сожалению, мы оба ошиблись и на этот раз. Потому что не догадывались о том, что нас ждет в ближайшем будущем.

В январе, сразу после рождественских праздников, в квартиру позвонили. Я была дома одна и потащилась отпирать дверь, проклиная Никиту за то, что он сделал из квартиры проходной двор. Но, справившись с замком, я решила, что ошиблись дверью. На лестничной площадке стояла такая дама, каких не бывало даже у великого знатока женщин Никиты. В собольей шубе, немыслимой красоты сапогах на высоком и тонком каблуке и с роскошной сумкой через плечо. У ног дамы стояли два чемоданы, тоже не из дешевых, а за нею маячила мужская фигура. Как потом выяснилось — шофера.