Анна Малышева - Алмазы Цирцеи

– Кроме столика что-нибудь есть? Не люблю я мебель.

– Бесконечные сервизы, парочка охотничьих ружей семнадцатого века в отличном состоянии… Это для одного коллекционера из Екатеринбурга, мужик точно возьмет. Есть баварское стекло и неплохие вышивки. Да сама увидишь. Все с описаниями и фотографиями, само собой. Это Версаль, а вот Брюссель – товар пожиже. Однако и там стоит покопаться. Обрати внимание на одно панно. По снимку трудно судить, но, кажется, вещь в очень хорошем фламандском вкусе. Конец восемнадцатого века, резьба по дубу.

– Чем оно примечательно?

– Тем, голубка, что двести с лишним лет провисело на одном и том же месте. – В голосе Альбины послышалась улыбка. – Вкратце приведена история его хозяев. Распродают родовое гнездо, понимаешь ли. Предки копили, а этим нужны деньги. Не наше дело осуждать, благодаря таким мы и существуем. Но ты понимаешь, когда вещь продается от хозяев впервые, это чего-то стоит.

Закончив разговор, Александра заставила себя выбраться из постели, натянула еще один свитер, набросила на плечи пальто и принялась готовить грог. В шкафчике над умывальником нашлась последняя таблетка аспирина. Женщина твердо решила к завтрашнему утру встать на ноги. В постели тем временем заворочалась и принялась потягиваться недавно приблудившаяся кошка, жалостно тощая, черная, как сажа. Зверек был явно недоволен тем, что хозяйка, возле которой он грелся, встала.

– Мы живем с тобой, как нищие, голубушка, – вздохнула женщина. – И я даже не могу тебе обещать, что это изменится. Если нас выставят из мастерской, придется снимать квартиру, а на это у меня нет денег. Или идти к родителям, но это значит – все время выслушивать нотации насчет того, как я бездарно погубила свою жизнь и стала никем. Или никем не стала. К тому же тебе они не будут рады, о, нет. Так что мы остаемся здесь.

Поняла кошка что-нибудь или нет, но она задрала свою острую мордочку и выразительно мяукнула, глядя прямо в глаза Александре своими яркими зелеными очами.

– Надо бы тебе имя какое-то дать, что ли, – заметила женщина, снимая вскипевший чайник с раскаленной докрасна плитки. – Но стоит ли? Ты же все равно удерешь, как только запахнет весной. Удерешь ведь?

Кошка мяукнула еще раз, протяжно и будто обиженно. Спрыгнув с кушетки, она подошла к кухонному столу и, брезгливо тряся головой, поужинала холодными вареными макаронами с остатками подливки. Слушая недовольное пофыркивание, с которым зверек расправлялся с очередным куском теста, Александра грустно улыбалась. Иной раз у нее возникали мысли, могла бы она стать хорошей матерью? Если бы могла иметь детей, если бы врачи еще десять лет назад не вынесли приговор, заставивший ее уйти с головой в работу? «Конечно, я не решилась бы держать ребенка здесь, в холодной мастерской, без горячей воды, ванны и прочих удобств. Пришлось бы каждый день готовить, стирать. И… Многое еще, чего я даже не умею. Пришлось бы стать совсем другим человеком, а я не представляю себя другой. Так что, может, к лучшему, что я одна…» Она делала такой вывод всякий раз, задумываясь на эту тему, но горечь все-таки оставалась.

Александра так и не дала имени приблудному зверьку, да и кошка, будто торопясь оправдать ее прогноз, удрала – и не весной, а намного раньше, в первых числах февраля. А восьмого числа художница повесила на дверь мансарды замок, который использовала только во время длительных отлучек, и уехала в Париж.

Версальский аукцион оправдал надежды, ей удалось совершить несколько выгодных сделок, в том числе незапланированных. Одну их них она увела из-под носа у местного антиквара из квартала Ла Жеоль, схлестнувшись с его тощим рыжим представителем, безпрестанно набавлявшим цену. Битва шла за очаровательный комодик рококо, на который Альбина обеспечила заказ, и московское предложение победило. Были успешно куплены и охотничьи ружья для екатеринбургского коллекционера. А вот туалетный столик, который оборотистая Альбина предлагала выдать за личную мебель Марии-Антуанетты, при ближайшем ознакомлении оказался вопиющей подделкой, неспособной обмануть даже простака. Его единогласно признали неверно датированным и тут же сняли с торгов.

Когда были проданы картины, сервизы и мебель, стали расходиться мелочи – эмалевые миниатюры, письма, фотографии, карты и архивы. Александра радовалась удачному дню и решила, что вполне может себя побаловать, что-нибудь купив для собственного удовольствия. Денег у нее почти никогда не водилось, она и сама не знала почему, зарабатывать порой случалось недурно. Александра твердо решила потратить не более четырехсот евро. Под конец аукциона, когда торги за каждый лот продолжались не больше минуты, эта цена была вполне реалистична.