Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня

Ее вынудили? Однако слишком рассудочным выглядело бегство: переоделась, прихватила паспорт. Неужели Мирославу достало наглости явиться сюда и, как Крысолову из сказки, вновь увести несчастную маму за собой?

У Татьяны даже злости на мать не было – лишь усталость и досада на собственную непривычную роль. С ума сойти, известная авантюристка Садовникова вдруг обратилась то ли в доброго доктора Айболита, то ли в Дон Кихота. Борется с ветряными мельницами и все время проигрывает.

Может, бог с ней, с мамулей? Женщина она взрослая, но Альцгеймером еще не страдает. Сама наживает себе неприятности – пусть самостоятельно и выпутывается.

Даже попробовала выкинуть мамино бегство из головы. Приняла душ, повалялась в джакузи, открыла бутылочку ледяного сока… Но сердито отставила напиток. Нет, не получается у нее расслабляться. Все время крутится в голове: куда маман отправилась? Что с ней?..

Валерочке, может, позвонить, изложить ситуацию?

Уже потянулась к телефону, но отдернула руку. Отчим мудрый человек, аналитик. Однако, если хочешь получить от него совет, нужно прежде хотя бы минимальную информацию собрать. Самой.

Таня задумалась. Много в этой истории непонятного, удивительного. И больше всего ее занимало просто поразительное сходство матери с таинственной американкой, Глэдис Хэйл. Случайное совпадение? Быть не может. Слишком они похожи. Словно однояйцевые близнецы.

Может, они сестры, разлученные в детстве близняшки?.. Ага, как в индийском кино. Но вряд ли это осуществимо технически.

Родилась мама в махровое советское время в рабочем поселке под городом Горьким. Допустим даже, что младенцев явилось на свет двое, бабуля о втором ребенке не знала, благо УЗИ в те времена не было. Врач-злодей еще одного ребенка скрыл…

Но как вторая девочка могла оказаться в Америке?.. Да вдобавок – стать там миллионершей? Удочерил тот самый врач и продал ее богатеньким бездетным капиталистам? Но возможно ли было американцам в то время взять на воспитание девочку из Страны Советов? Как они ее вывозили-то? В багажнике, словно провалившегося шпиона?

Однако проверить версию все равно надо – и Валерочка здесь ей, наверно, не помощник.

В девять утра деревня даже в тоскливом феврале все же полна жизни. Мужики тянутся в магазинчик за пивом, бабы – за хлебом. Если надо в райцентр на почту, в больничку или в правление, тоже выбираться приходится как можно раньше.

Но Алевтина Юрьевна деревенский уклад часто игнорировала. Наработалась за свою жизнь, можно теперь делать то, что нравится. Вечерами, когда Козихино вымирало, она смотрела телевизор, читала любовные романы, вязала, шила. Хорошо ей было в одиночестве, тишине, благодати. А по утрам, естественно, отсыпалась.

Потому звонок выдернул ее из постели. Пока выплыла из сладкого сна, кряхтя поднялась, добежала до телефона – аппарат уже умолк. Алевтина Юрьевна чертыхнулась, но снова бухнуться в кровать не успела – вновь затрезвонили.

– Але, – буркнула она.

– Привет, бабуль! – весело отозвался на другом конце линии голос внучки.

– Татьяна? – Пожилая женщина удивилась несказанно.

С внучкой они не то чтоб не ладили – держали абсолютный, глухой нейтралитет. Пока Танюшка девочкой была, Алевтина Юрьевна работала, видела ее редко. А если приходилось пестовать, жертвуя собственным отпуском, была с ней строга. Тем более что ребенок далеко не сахар. К шитью, хозяйству, тихим играм ни малейшей склонности не имела. Дружила с мальчишками, ходила с ними на рыбалку, играла в казаки-разбойники. Постоянно сваливалась то с забора, то с крыши сарая. Бабулиного авторитета не признавала: вместо того чтоб покаяться и ошибки признать, нахально дерзила.

А уже лет в четырнадцать откровенно зубы показала, когда мать попробовала ее на лето в деревню отправить: не поеду, мол, и все. Юлька (тоже дама с характером) все же настояла на своем, привезла дочь в Козихино, но Танька и дня в деревне не прожила. Чемоданчик свой в зубы и рванула в Москву на электричках.

С тех пор они долго не виделись. Лишь когда Таня закончила институт, устроилась на работу, посолиднела, стали общаться. Изредка, сквозь зубы. И вдруг – звонит! Неужели случилось чего?!

Однако голосок веселый:

– Бабуль, я тут ребеночка завести задумала!

Алевтина Юрьевна, конечно, обрадовалась:

– Да ты что? А какой уже срок?

– Никакого пока, – хихикнула Татьяна. – Только планирую, как все современные люди. – И затараторила: – Но ты ж понимаешь, возраст у меня уже старородящий считается. (По их, деревенским, меркам Танька вообще считалась перестарком.) Вот врач и велела: узнать, как у матери беременность протекала? Как у тебя? У мамули-то я все вызнала, вот теперь тебе звоню.