Шарль Эксбрайя - Убийство девственника

Комиссар умолчал о том, что инспектор Жирель внесет человеческую нотку в слишком жесткие методы Плишанкура.

Леон Жирель, красивый тридцатилетний парень, спортсмен, пышущий здоровьем и не обременяющий себя поисками смысла жизни, пришел на работу напевая, в хорошем настроении. Ведь над Анси сегодня сияло солнце, напоминающее ему солнце родной провинции. Он был родом из Марселя и никак не мог привыкнуть к климату Верхней Савойи. Главной его слабостью была любовь – неизменная любовь к самому себе и весьма переменчивая, когда дело касалось партнеров. Дело в том, что в среднем где-то раз в месяц он встречал женщину своей жизни. Именно это и произошло с ним вчера вечером в казино, и теперь голова его была занята новой победой, так что он не обратил внимания на то, что коллеги как-то странно на него смотрят.

– Здорово, ребята! Как дела?

Фредерик Домпьер, старший над инспекторами, пробубнил:

– У нас-то хорошо.

– Вот и здорово! У меня тоже! Жизнь прекрасна!

– Боюсь, Леон, как бы у тебя в скором времени не изменилось мнение на этот счет.

– Старик, с чего это оно должно измениться?

– А с того, что сегодня ночью прикончили одну из шишек.

– Не понимаю, почему это грустное известие должно поколебать мой оптимизм.

– Потому что тебя назначили на это дело.

– Меня?

– Тебя!

Жирель пожал плечами.

– Я так и думал, что каникулы долго не продлятся. Начальство не может себе позволить оставлять без дела самых талантливых полицейских. С кем я в команде?

Этого-то они и ждали.

– С Жозефом Плишанкуром.

– Нет, только не это!

– Это!

Леон, сраженный, опустился на стул, а коллеги по очереди к нему подходили дружески взъерошить волосы, пожать руку и выразить свои иронические соболезнования. Домпьер добил Жиреля, сообщив, что инспектор ждет его в кабинете.

Плишанкур презирал Жиреля, считая его воплощенной посредственностью. Он клеймил позором его образ жизни, которому в глубине души, возможно, завидовал. С возрастом Жозеф стал ярым женоненавистником, что было, видимо, тайным признанием в собственном одиночестве. Жирель в свою очередь считал шефа занудой, один вид которого нагонял тоску. Шеф встретил подчиненного почти агрессивно.

– Мне кажется, инспектор, вы имеете весьма слабое представление о том, когда должны являться на работу.

– Я… Я…

Плишанкур сухо оборвал:

– Нечего добавить. Надеюсь, что вы серьезнее отнесетесь к задаче, которую нам предстоит решить. Я полагаю, вы в курсе.

– Очень отдаленно.

– В таком случае вот первые документы, относящиеся к делу, мне их только что передали. Даю вам четверть часа на ознакомление. Необходимо, чтобы вы себе уяснили, в какой среде нам предстоит работать. И чтобы вы постарались… как бы это сказать?., постарались сделать над собой усилие в отношении вашего внешнего вида… короче, вы понимаете?…

– Как нельзя лучше, господин старший инспектор.

– Жду вас через четверть часа для поездки на виллу Нантье. Можете идти. Да, вот еще что… Если у вас останется время, зайдите домой переодеться. Боюсь, как бы ваша нежно-розовая рубашка, способная тронуть служаночек, не произвела противоположного впечатления у Нантье.

– Непременно, господин старший инспектор.

– Да, и если у вас есть менее броский галстук…

– Обязательно, господин старший инспектор. В общем, я должен одеться так же, как вы.

– Я не самая худшая модель.

– Не сомневаюсь, но боюсь, что оденься я, как вы, нас примут за агентов похоронного бюро.

– Оставьте такого рода шутки для кабаков.

– С вами, господин старший инспектор, у меня пропадет всякое желание шутить.

Жирель внимательно прочитал протокол, из которого узнал, что жертва была убита одним ударом и что на ноже, которым действовал преступник, отпечатки пальцев отсутствовали. Никаких признаков борьбы, дверь взломана не была и, вообще, появление убийцы в комнате, кажется, не взволновало Жерома Маниго. Сам собой напрашивался вывод: речь шла о ком-то из домашних. На этом первые свидетельства заканчивались. Можно было предаться сомнительному удовольствию вести основной допрос.

По приезде на виллу Жозеф Плишанкур начал с того, что расспросил дворецкого об обитателях дома. Он старательно записал все имена в черный блокнот, который уберет впоследствии в специальный ящик – туда он складывал все бумаги, относящиеся ко всем делам, которые когда-либо вел.

Сунув записную книжку в карман, Плишанкур попросил доложить о нем Нантье.