Андрей Кивинов - Танцы на льду

Я откидываюсь на стуле и чувствую себя мистером Холмсом, читаю объяснения, как он — старинный манускрипт про собаку Баскервилей.

«Я познакомилась с ним в троллейбусе, пригласила домой, угостила чаем и ликером… Потом так получилось, что мы оказались в постели, и я заснула… Пропали деньги в сумме… кольцо золотое… проездной билет… Приметы…»

Так, это полный беспредел. Выпил ликер, получил удовольствие да еще проездной прикарманил. Полный набор! Ничего, я тебя быстро повяжу, любовничек липовый.

Я беру чистый лист и, как нас учили в школе, составляю план раскрытия преступления. Первое — делаем фоторобот, второе — этот фоторобот покажем водителям троллейбусов и продавцам ларьков, в которые ворюга может притащить краденое золото. Третье — несколько дней покатаемся в троллейбусах нужного маршрута, чтобы взять любовника с поличным во время его входа в доверие к одиноким женщинам. Четвертое…

Когда десятый пункт появляется на бумаге, я с облегчением кладу ручку и блаженно выдыхаю. Все! Считай, дядя за решеткой. План классный, в школе пятерку бы поставили. Я даже не забыл отправить окурки на экспертизу.

На всякий случай, пожалуй, прочитаю план наставнику, который сегодня на месте. Правда, не очень хочется его будить, тем более, сон Виктора Геннадьевича нервозен и беспокоен. Спит наставник, положив голову на стол, руки сложив на коленях. Возможно, ему снится мебель от фирмы «Ангелина», а может, далекое детство, когда летаешь во сне.

Я дотягиваюсь до плеча Черненко:

— Витя, на минуточку. Не проснешься, а?

Виктор Геннадьевич вздрагивает, как от укуса осы, и резко тянет руку подмышку.

— Кого берем?! А?!

— Никого не берем, Витя. Это я, Юра.

Черненко отводит пистолет и кашляет:

— Фу ты… Это все из-за радикулита. Застудил спину.

Пистолет исчезает в кобуре.

— Что, Юрок, случилось?

— Ничего, Вить, ничего. Я вот план набросал по краже. Послушай, может, что-нибудь не так?

Я читаю все десять пунктов. Наставник сверлит взглядом свои ботинки и периодически кивает. Когда я заканчиваю, он вопрошает:

— Это для проверки, что ли, план? Тогда нормально. Можешь печатать.

— Да нет, Вить, не для проверки. Мне кражу раскрыть хотелось бы. Вчера вот вечером приключилась.

Витькина «беломорина» снова самопроизвольно воспламеняется. По рефлекторному подрагиванию его ноздри я понимаю, что в план вкралась ошибка.

— Вчера? Вчера кража была? А чего ж ты план сегодня пишешь?

— Я вчера не знал про нее, Вить. Я ж только сегодня заяву получил.

Дергается вторая ноздря.

— Я спрашиваю, зачем ты его вообще написал? Там что, сразу дело возбудили?

— Нет еще. Но через три дня все равно придется возбуждать.

Витька резко бросает:

— Вот что, умник распрекрасный, ты эти мысли при себе держи, они нам без надобности.

— Но, Вить…

— Что ВИТЬ? Окурки, фоторобот… Забивают вам голову черт-те чем. Ладно, — уже спокойнее говорит Витька, — я сам такой же был. Это с годами проходит. Никакого плана по этой краже писать не надо. Кражу желательно отказать, то есть списать материал в архив. А мужика так ищи, без уголовного дела.

— К-как отказать?! Невозможно. Нереально, не…

— Все реально. Откажешь за отсутствием события преступления. Пусть напишет, что все нашла.

Теперь ноздря задергалась у меня. Вместе с ухом.

— К-к-как нашла? Что ж она, дура совсем? Или мне тоже на нее копать, как на Блюминга?

— Дело вкуса. Можно накопать, а можно и наоборот. Ублажить. Как, кстати, дамочки фамилия?

— Пушкина, как у поэта.

— А-а, так ее пятый или шестой раз обносят. Падкая она очень на мужиков. И главное, бестолковая. Сколько ни предупреждай, все равно в троллейбусы тянет. Ну раз, ну два… но пять?! А потом к нам бежит — помогите, обокрали, сволочи. Не пойму только, чего ее Щегол назад в троллейбус не послал. Пускай бы ехала далеко и долго. Ладно, не беда. Короче, чтобы она написала, что золото-деньги-проездные нашлись, надо ее ублажить.

— Как? Как ублажить?

— Просто. Как баб ублажают? У каждой бабы есть своя слабая сторонка. Кто-то любит французские духи, кто-то — бриллианты, кто-то — всякое прочее. Пушкина как раз — всякое прочее. Не хватает ей в жизни мужской ласки, а на другое у тебя и денег не хватит.

— И что?

— Тебе и карты в руки! Зачем тебе закон три дня дает? Именно для этого. Действуй, Юрок. А план у нее над кроватью повесь, чтоб не приглашала кого ни попадя.

— Мне опять дома не ночевать?

— А ты что хотел? Это оперативная работа, а не завод железобетонных конструкций. Ты-то что переживаешь? Ты ж, кажется, холостой. Но даже если и женишься когда, голову подобной ерундой не забивай. Ты на службе. Служба — дни и ночи. Как в песне. Моя вот половина очень строго вышколена. Если после рейда или засады меня дома не будут ждать горячая котлета, улыбка и фраза: «Я горжусь тобой, милый», половину ждет скандал. А тебе что переживать? Позвони маме и предупреди.