Жан-Мишель Риу - Свидание у Сциллы

— Возможно, мы и ошибаемся, но ты свободен и можешь идти на все четыре стороны.

Однако, увидев меня сейчас, Поль Мессин положил вилку с салфеткой и протянул руку. Пока еще я был одним из его авторов. К тому же Клаус Хентц, известный философ, поздоровался со мной с явной симпатией. Поль Мессин чувствовал себя обязанным.

Я увидел на запястье президента серебряные часы, с которыми он никогда не расставался. Я знал, что на оборотной стороне корпуса выгравированы две переплетенные буквы «М». Часы принадлежали деду Поля Мессина — Марселю Мессину. Талисман, фамильный стяг, который на смертном одре доверил Полю дед, объявивший его, против всякого ожидания, продолжателем дела. Поль рассказал мне это по секрету, как и другим авторам, в те времена, когда «Загадка» побила все рекорды продаж. Тогда он опекал меня, ибо я внушал ему большие надежды. Мы обедали вдвоем. Задумавшись, Поль расстегнул браслет часов и рассказал о своем деде, скорее о том, что дед говорил о нем. Марсель считал, что возродится во внуке, и хотя Поль отличается легкомыслием и не имеет связей, но если примется за работу, то станет крупным издателем. Посмотрев на часы, Поль застегнул браслет. «Итак, за работу». Спектакль об избалованном наследнике был окончен.

— Вы тут?

Поль Мессин сделал вид, что это для него приятный сюрприз. Он приноравливался к тону Клауса, который поднял руку.

— Сюда!

Из-за того, что Хентц хотел этого, Мессин расщедрился:

— Проходите за наш столик.

Поль солидный издатель, сам себе хозяин, и мое неожиданное вторжение раздражало его. Все задвигали стульями, освобождая нам места. Радость встречи, общие приветствия, и Лефур, скромный начальник скромного филиала, выпал в осадок. Кофе за столом Мессина — такое не часто бывает.

Пока все обменивались приветствиями и рукопожатиями, Клаус не спускал с меня глаз. Он старался угадать причину моего беспокойства. Мессин принялся за свое ремесло и задал дежурный вопрос, демонстрирующий интерес к автору:

— Скажите нам, Матиас, когда появится ваша новая рукопись?

В его взгляде читалась уверенность, что у меня ничего нет. Это ничего, ничегошеньки, так у Скриба будет не всегда. Я ответил:

— В данный момент ничего нет.

Теперь Поль будет сравнивать мое «ничего» и «ничего» Клауса. Меня похоронят. Судьба подала мне знак, чтобы раззадорить мою параноидальную интуицию. Не дожидаясь моего ответа. Мессин повернулся к Хентцу. Догадайтесь зачем. И тут я передумал: у меня же есть название, начало романа, история философа, убитого из-за ужасной тайны. Конечно, этого мало, но мало — это больше, чем «ничего», которого от меня ждут.

— Я сейчас работаю, — уверенно сказал я.

И замолчал, поклявшись, что больше не добавлю ни слова. По физиономии Мессина я понял, что он не верит. У Матиаса Скриба ничего нет. «Название, назови название, и все, — шептал лукавый. — Он не будет расспрашивать. Ему наплевать». Невольно я добавил:

— Роман называется «Странный оптимизм…»

— Посмотрим, — безапелляционным тоном прервал меня Мессин. — Лефур нам расскажет. Не так ли, Антуан?

Это был категорический отказ. Полное пренебрежение. Я ничто. Впрочем, какая разница? Я спасал главное Придуманная история Клауса будет похоронена в самом дальнем углу памяти. Сохраню только название, потому что назвал его. К счастью, смерть Клауса Хентца существует только в моем воображении. Я уже собрался прощаться с присутствующими и с романом, когда Клаус вдруг выпалил:

— Рассказывай. Не о заглавии, а об интриге. — Он лукаво посмотрел на меня. Я покрылся холодным потом. Заглавие… Боже, заглавие! Ведь это он придумал его, а теперь вспомнил. Клаус все понял. — Расскажи, пожалуйста. Надеюсь, я имею право послушать?

Он горел нетерпением, забыв о присутствующих. Его роман произвели на свет. Клаус не пошевелится, пока не узнает, что скрывается за названием.

— Не бойтесь. Какие тайны вы скрываете? Хорошая новелла, которая покончит с патологическим пессимизмом Хентца. Может, получите премию Гонкура?

Мессин захихикал. Его глаза выражали садизм.

Я порылся в дальнем углу памяти, вспоминая план, который меня погубит и спасет одновременно. Ничего. Ничего не вспомнилось. Я сглотнул. Крыша поехала. А в мозгу звенело только одно слово: ничего.

каждого своя драма, моя драма жалка. Что мне делать с нетерпением Клауса или с презрением, которое я читал во взгляде Мессина? Ничего… Надо бы бросить фразу в манере Клауса. На моем месте он бы отрезал: автор волен говорить о том, что написал, где хочет и кому хочет. Прекрасная сентенция. Клаус встал бы — и привет компании. А я испугался. Обычное дело. Случай важнейший, а я пробормотал: