Жан-Мишель Риу - Свидание у Сциллы

Сраженный усталостью, я заснул. Во сне Клаус наклонялся ко мне и говорил:

— Я жалею, что когда-то давно сказал тебе. Ты не прост, у тебя есть мужество, мужества хватит на нас двоих. Все ужасно. Все… Все…

Я открыл глаза, рядом звонил телефон, и снял трубку.

— Наконец-то…

Это была Ребекка, опять сердитая.

— Ты знаешь, который час? Прослушал автоответчик? Конечно, ты же вернулся. Ты готов? Мы идем в Сциллу. Только не говори, что не пойдешь! У тебя в распоряжении час. Обед в полдень. Матиас? Ты слушаешь меня?

Я только это и делал. Да, я иду. Да, буду готов. Да, заезжай за мной. Да, так лучше всего. Да, да, Ребекка. Я принял душ, побрился и тщательно выбрал одежду, все черное, кроме красного шелкового платка, вложенного в верхний кармашек пиджака. Я был готов к атаке, к тому, чтобы кусаться. Желая еще больше взбодриться, я взял книгу Мессина, открыл на 12 сентября и перечитал с Клауса: «Твоя тайна здесь». Скоро я включу их в мо; роман. У меня мелькнула мысль взять книгу с собой Можно бросить ее на стол, она заскользит по поверхности, сметая все на своем пути, и разбитые бокалы зальют белую скатерть красным вином. Воцарится гробовая тишина, и тут я скажу Полю Мессину:

— Откройте книгу вашего деда. Откройте! Прочтите громко последние слова Клауса и скажите нам, что это за страшная тайна, из-за которой он был обречен на смерть.

Я мечтал так сделать, но не сделал, опасаясь, что книга помешает мне. А если ее украдут? Другую искать бесполезно. В этой книге я помнил каждую строку, мог пересказать любой отрывок и узнать ее желтую обложку среди тысячи других. Книгу я спрятал. В дверь позвонили. Ребекка явилась пораньше.

— Я приехала заранее. С тобой никогда не знаешь точно, что случится. — Она тоже была в черном. К лацкану ее жакета была приколота белая лилия. — Это самые любимые цветы Клауса. Так мне сказали его родители.

Мы тут же отправились в путь, потому что Ребекка была на своей машине. Такое случалось довольно редко, поскольку каждое перемещение на машине превращалось для нее в путешествие. Ребекка забывала закрывать дверцы на ключ, боялась блокировки за стоянку в неположенном месте, опасалась угона, и не было дня, чтобы она не опаздывала. Машина ждала нас внизу. Часы на щитке показывали 10.47. Ребекка сильно перестраховалась. Она протянула мне белую лилию, лежавшую на переднем сиденье:

— Замени платок цветком. Ты доставишь удовольствие родителям Клауса. — Уже во второй раз Ребекка упоминала его семью, о которой я ничего не знал. Она была явно под впечатлением от Хентцев. — Прекрасные люди. Вчера они пригласили меня поужинать с ними. Они живут в Версале. — Мы медленно ехали по улице Риволи. — Таким образом они хотели отблагодарить меня. По правде сказать, если бы не я… — Она посмотрела на меня с упреком.

— Осторожно!

Грузовичок неожиданно выскочил с улицы Маренго. Ребекка сосредоточилась на дороге, но не забыла об упреках.

— Так обидно, что тебя там не было. Хентцы хотели с тобой познакомиться. Клаус часто говорил о тебе. Кажется, вы пуд соли вместе съели. Я и не знала, что вы знакомы еще со времен пансиона.

Воспоминания снова унесли меня к Клаусу, стоящему на вокзале в Версале с рюкзаком на спине. Я прижался лбом к стеклу и слушал, как сестра Ребекка рассказывает о семье Клауса.

Хентцы были беженцами. Они приехали из Германии. В течение трех веков они считали, что чести, патриотизма и антиквариата достаточно для счастья. Евреи появились потом, почти случайно. Отец Клауса говорил об этом, грустно улыбаясь. Три века Хентцы продавали самый красивый фаянс и самый красивый фарфор Европы. В тридцатых годах нашего века мираж исчез. Жизнь свелась к одному слову: «космополит». Хентцы бежали от фашистов, потом от вишистов и укрылись в Португалии. Господин Хентц не жалел, что после войны вернулся во Францию: здесь он встретил свою жену.

Ребекка рассказала, каким страдальческим стало при этих словах лицо матери Клауса. Настоящее и прошлое. Ее семья тоже приехала из Германии, но им меньше повезло, чем ее мужу. Они попали в лагерь в середине войны. Ей было пять лет, когда она ступила на французскую землю, а в двенадцать она обняла мать, отца, восемнадцатилетнего брата и больше никогда не видела их. Это случилось в 1943 году. В памяти ребенка сохранились только их образы, которые постепенно стирались. Иногда она вскакивала по ночам, сжимая кулаки и рыдая на кровати в глуши Пиренеев, где ее удалось спрятать.

Мать Клауса спрашивала себя: как же так случилось, что люди сделали для нее столько добра, спасли ей жизнь, а она оказалась хуже всех. Ее успокаивало только то, что там, на небесах, ее сын не потеряется. Там его ждут родные.