Деклан Хьюз - Цвет крови

Немного погодя она открыла дверь и на лестничной площадке стало светло.

— Мы все ближе подбираемся к постели, — сказала она.

Я вошел за ней в спальню с двумя арочными окнами со скользящими рамами, выходившими поверх трех башен на город; между ними стоял бронзовый мальчик с подносом на голове, на котором возвышались бутылки; кровать у стены была бронзовой. Я сбросил одежду на стул и забрался в кровать вслед за Сандрой. Губы ее были измазаны кровью. Она поднесла палец к моим губам и показала мне — он тоже оказался в крови. На ее бедрах слева и справа остались рубцы.

— А это откуда? — спросил я.

— Твое обручальное кольцо, — ответил она. — Ты долго был женат? Тебе не обязательно отвечать.

— Не слишком долго. Или слишком долго. Сама знаешь, как это бывает.

— Я не знаю. Мне кажется, у каждого человека по-разному.

— Ты все еще замужем?

— На самом деле нет. Во всяком случае, в том отношении, в котором это имеет значение. Но скорее всего разводиться я с Деннисом не буду. Он слишком усердно на нас всех работает.

Я лежал какое-то время и думал о своей жене, замужем за другим мужчиной, которая вот-вот родит, и о нашем ребенке, мертвом и похороненном в океане, о гневе, от которого я никак не могу избавиться, проявляющемся в похоти к женщине, которая вполне может оказаться убийцей, и о снова затвердевших яйцах, стоило Сандре взять в свою бледную руку мой пенис.

— Нам нужно поговорить, — пробормотал я.

— Нам нужно не только поговорить, — возразила она, и мы снова взяли друг от друга то, что нам необходимо, — во всяком случае, попытались. Потом я встал, посмотрел на три башни и город за ними и подумал, что, глядя на эту панораму, находящуюся в твоем полном распоряжении, можно почувствовать себя королем, как можно считать, что тебе по праву полагается замок. Когда повернулся, я увидел, что Сандра натянула белое покрывало до подбородка и в глазах ее стоят слезы.

— Если нам надо поговорить, то лучше начать, — промолвила она. — Расскажи мне, что ты обнаружил и что это, по твоему мнению, может означать.

— Я пока не знаю, что это может означать, — признался я. — Может быть, ты поможешь мне разобраться.

Я подумал, не стоит ли одеться, но потом решил, что тогда Сандра будет меньше мне доверять. Поэтому я устроился с ней рядом, подложил под спину подушки, чтобы можно было сидеть, и надел на лицо улыбку. Мне необходимо было выпить. Ничего удивительного, что моя жена стала постепенно отстраняться от меня задолго до того, как умерла наша дочь; как можно жить, тем более любить человека, у которого каждая мысль двойная, зацикленного на манипулировании и расчете, чье самое потаенное желание не прожить жизнь, наслаждаясь каждым моментом, а анализировать их, связывать друг с другом, пока они не приведут к показаниям или приговору?

Можно было подумать, что Сандра подслушала мои мысли или разделяла некоторые из них, только она встала, накинула зеленый халат и взяла с подноса у окна бренди «Сан-Пелегрино» и стаканы, принесла их к кровати, разлила по стаканам, протянула мне и усмехнулась. Тушь у нее размазалась, губы были цвета крови, мы лежали высоко над Дублином, и бренди согревало нас.

Я смог бы жить с этой женщиной до скончания времен, подумал я и почувствовал, что это правда, но затем мысленно рассмеялся, или заставил себя рассмеяться, над этим, как будто это была одна из тех мыслей, которые приходят тебе в голову в выходные, когда ты пьян: «Почему бы мне не бросить эти крысиные бега, не осесть на земле и не зарабатывать на жизнь руками?» Но я так чувствовал и понимал, что это правда. И тут я открыл рот.

— Ты, Деннис Финнеган и Ричард О'Коннор работали в колледже в Каслхилле примерно в одно время, в восьмидесятых. Полагаю, ты приложила руку, чтобы Денниса взяли. Ты же тогда была заместителем директора.

Сандра рассмеялась:

— Нет, не совсем так. Было заседание для обсуждения назначений, и это предложил директор. Я полагаю, что все заместители директрис теперь в застенках гремят наручниками и плетьми. Все, что я сделала, да и то не слишком в этом уверена, просто поддержала. Ответственность без власти — вот что у меня имелось. Хотя моя мать была счастлива.

— А отец? Он ведь тогда был еще жив?

— Он расстраивался, что никто из нас не пошел в медицину.

— А как же дантист?

— Отец считал, что с таким же успехом можно быть анестезиологом или медсестрой.

— Серьезный шаг для такой школы, как в Каслфилде, помешанной на регби, назначить женщину на высший пост.