Анна Малышева - Стриптиз перед смертью

В дверь начали стучать – не слишком сильно, но равномерно. Потом послышался женский голос:

– Али! Откройте! Вы там уснули?

Фатиха узнала Марину. «Если она с Ахматом, я пропала, – поняла она. – Но если бы с ней был Ахмат, он бы отпер дверь сам». Марина еще немного постучала, потом снова стала звонить. Потом эго ей как будто надоело и она застучала каблуками – спускалась вниз по лестнице. Фатиха подождала минуту, сбегала на кухню за туфлями, но обуваться не стала – прижала их к груди одной рукой, другой выудила из пепельницы тлевший окурок, выбросила в открытое окно. Пробежала по коридору, осторожно отперла дверь – замки были самые простые. Выглянула на лестницу. Никого. Она осторожно, чтобы не нашуметь, прихлопнула за собой дверь, услышала отчетливое щелканье замков. Хотела уже обуться и идти вниз, как вдруг ее остановил шум на первом этаже. Фатиху спас тонкий слух. Она услышала голос Марины:

– Он не открывает, не понимаю… У меня ключи в сумке, дома дети запертые сидят…

– Не волнуйтесь, сейчас откроем… – отвечал ей голос Ахмата. – Я ему запрещаю уходить, но давно подозреваю, что он уходит гулять. Теперь я его поймал.

Голоса приближались. Фатиха быстро побежала наверх. Ее босые ноги бесшумно ступали по холодным цементным ступеням. Зато тех, кто шел вверх по лестнице, она слышала прекрасно. Фатиха притаилась этажом выше. Отсюда ей было все не только слышно, но и видно – она вытянула шею и смотрела в лестничный пролет, готовая немедленно отпрянуть. Ахмат позвонил, недовольно сказал:

– Я ему задам. – Достал ключи, отпер дверь, галантно пригласил Марину:

– Проходите.

И они вошли. Дверь за ними прикрылась. Фатиха знала, что у нее не больше двадцати секунд. Только когда уже достигла первого этажа, она поняла, что времени куда больше. Они ведь не бросятся на улицу, как только увидят труп. Марина наверняка начнет орать, она уже орет, Ахмат будет воскрешать племянника… Потом позвонят в милицию, наверное, или еще куда-нибудь… Им в голову не придет, что убийца сейчас пересекает двор, зажав в руках туфли, все еще босиком…

Только подбегая к проезжей части, Фатиха одумалась. Заставила себя остановиться, быстро обулась, подняла руку. Поймала первую же машину.

– В центр, – сказала она и сразу сунула водителю пятьдесят тысяч.

– А куда именно? – поинтересовался парень.

– Тверская.

На Тверской она переменила машину и велела отвезти себя в отдаленный спальный район. По дороге внимательно следила за едущими следом машинами. Но ни одна их не преследовала, все куда-нибудь сворачивали. Когда в третьей машине она велела себя везти туда, где жил Мухамед, то окончательно избавилась от подозрений и страхов. «Никто за мной не следил, – сказала она себе Окно с ее стороны было открыто, свежий вечерний ветер трепал ей волосы, охлаждал разгоряченное лицо. – Это мой страх следил за мной. Но теперь его нет! Я его убила!» Ей так понравилась эта мысль, что она повторяла ее всю дорогу до дому.

Третий день следственная группа проверяла арабскую диаспору в Москве. Следователь думал было сузить круг проверяемых до одних сирийцев. В институте, где учились Гарина, Алексеева и Селянина, были сирийские студенты, муж Селяниной был сирийцем. Шансов найти девочку оставалось все меньше. Шантаж был маловероятен – в таком случае не стали бы убивать мать ребенка. Среди всех выявленных связей Алексеевой арабов не обнаружилось. Либо она скрывала свое знакомство с арабом, который убил ее и увез ее дочь, либо не знала этого человека. Как и где она могла с ним познакомиться? В ночном клубе, где выступала? Он задавал этот вопрос менеджеру, девушкам… Отвечали однозначно – посетители в основном русские. Под русскими понималось, что среди них встречаются и представители народов бывшего Советского Союза – армяне, грузины. Арабов никто не мог вспомнить. Зато Ира-Шахерезада вспомнила мелкую, но интересную деталь. Как-то Инна привезла в клуб и показала девушкам фотографию дочери. Ира сказала. «Вылитая ты!» На что Инна ответила: «Только нос папашин». На младенческих фотографиях Оксаны трудно было понять, какой у нее нос, и следователь спросил Иру, что имела в виду Алексеева. «Нос у девочки был крючком, – пояснила та. – Я сама этого не рассмотрела и еще удивилась, но Инне лучше было знать, конечно…»

Этот нос крючком мог совершенно ничего не означать. Крючковатые носы у кого только не встречаются. Нос самого следователя тоже можно было отнести к разряду крючковатых, хотя никаких инородных примесей в нем не было – чистокровный рязанец. И все же… У кого он только не выпытывал сведения об отце девочки! Бывшие сокурсницы Инны рассказывали легенду о несчастной любви к какому-то актеру, который сделал ей ребенка и бросил. Но никаких доказательств не было, никаких актеров, кроме танцора, среди знакомых Инны не нашлось. Кроме того, девушки сами относились к этой истории как к сказке, которую Инна придумала, чтобы покрасивей подать свой грех.