Леонид Марягин - Экран наизнанку

- Вот этот, что ли, на тебя прет? - спросил меня Гаврош, рослый и ладный, чем-то похожий на популярный в то время киноперсонаж.

- Да. - Он верно определил Перышкина.

- Ну, пошли домой, - скомандовал Гаврош друзьям и уже на ходу бросил мне: - Ты думаешь, мы за тебя его уродовать будем? Сам попробуй! А не выйдет - тогда приди. Поможем!

- У меня в сарае рашпиль есть, - подсказал мне Максим.

Я забрал из сарая сапожный рашпиль и вышел поджидать Перу на дорогу из школы, благо вела она мимо восьмой казармы. Когда он, вместе со своим приятелем, поравнялся со мной, я "вытянул" его, заодно и приятеля рашпилем по шее. Они завыли и побежали к себе в одиннадцатую казарму. С тех пор в школе ни с кем у меня действенных конфликтов не было.

Почему так сложилось - объяснить трудно, но все "пацаны" и "бегающие", то есть воры, проживали и собирались на втором этаже казармы. На перекрестке коридора почти всегда стояла плотная кучка парней в кепочках-восьмиклинках, о чем-то негромко переговаривающихся. Проходящим мимо с опаской было не слышно содержание отрывистой беседы, но свой, допущенный в кучку, мог с точностью до часа узнать, кого и где раздели, когда взяли сельмаг и сколько тюков ворованного товара с красильной фабрики сегодня продали молдавским продавцам фруктов с рынка, какую "жучку" воровскую пособницу - за строптивость собираются "поставить на хор", то есть коллективно изнасиловать. Разглашения не боялись - виновника резали в темном тамбуре подъезда. Это было проверено, и рисковать ни за какие блага, даже за прописку в городе, никто не хотел. К вечеру совершившие удачное дело готовили загул: покупалась "московская" с белой сургучной головкой, лимонад или большой бидон пива и кольца ливерной колбасы "собачья радость". Все это выкладывалось на галдарейку на кухне.

Приходили уважаемые люди. Маленький, с крутым лбом и крутой грудью, курносый и задорный Маршаня, мрачный Бадай. Иногда жаловал и сам Костя Коновалов - он был вором в законе, единственным среди присутствующих. Кто-нибудь обязательно притаскивал ему табурет, но Костя не садился, а ставил на табуретку ногу в начищенном хромовом сапоге. Он один по воровским тогдашним меркам не работал, а значит, был полноценным вором. Остальные "бегали" и работали - прописка вынуждала. Неработающего выписывали даже со сто первого километра. Правда, специальность рабочая у всех воров была одна - возильщики, которые по переходам с фабрики на фабрику катали тележки с пряжей, шпулями, суровьем - "рикши" Подмосковья.

Собравшиеся выпивали по граненому стакану, звали Максима с гитарой, и начиналось соревнование: кто кого перепоет. Частушки были забористые, в основном матерные. Тот, кто иссякал последним, получал стакан водки. Я был допущен на эти сборища и удивлял собравшихся тем, что водка попервоначалу на меня не действовала, "не брала".

Ребята из казармы помоложе еще не "бегали", но уже "подворовывали". В соседнем с казармой доме жил плотник Митька. Мужик мастерил двустворчатые шкафы, которых не было в продаже, "гардеробы" - называло их местное население. Для кустарного производства нужны были доски - тридцатки или сороковки - и фанера. Материал этот имелся на складе, расположенном вдоль железной дороги. Склад охранялся слабо - один сторож кругами обходил немереную территорию. Нужно было улучить момент, когда страж уйдет на дальний конец склада, взвалить на плечо доску и исчезнуть. Митька за материал платил деньгами или накрывал у себя дома стол. Пили, закусывали кислой капустой и пели под патефон утесовское:

Мальчик в поход ушел с кораблем.

Завтра придет лихим моряком.

Такая

наша доля мужская...

Но далеко не все застолья проходили келейно - по каморкам. По праздникам, а отмечали дружно все красные дни календаря, гуляние выплескивалось из казарменных комнат и закутков на пересечение коридоров, и тогда пьяно пело и плясало все население казармы. Не обходилось здесь и без знакомств и романов с самыми юными представительницами слабого пола. Лет тринадцати-четырнадцати. Малолеток никто не боялся, и они с отзывчивостью шли навстречу желанию. Часто бескорыстно, но бывало и с корыстью. На третьем этаже жила Зойка Шаромыга - скуластенькая девчонка. Она, когда мать была на фабричной смене, приглашала к себе домой, на полати (а каждая комната казармы, кроме низких комнат первого этажа, была снабжена полатями) своих сверстников за десять копеек "за удар", чтобы заработать "на кино" во Дворец культуры и посмотреть "Кубанские казаки". Были экземпляры этой профессии и постарше. "Реушник" Иван Синица часто сиротливо жался к косяку подоконника, и приятели понимающе звали его: