Василий Веденеев - Рэкет по-московски

За разговорами незаметно пролетело время. Потом пошли домой к Валерке. Его теща, полная, улыбчивая, не слушая возражений, тут же усадили Юрку за стол, налила борща.

В четыре появился и виновник торжества — Серафим Федорович. Сухонький, с гладко зачесанными седыми волосами и доброй, несколько рассеянной улыбкой на узком лице. Поздоровавшись со всеми, ушел в комнаты.

Гости стали сходиться часам к семи. Церемонно поздравив юбиляра и вручив подарки, рассаживались за столом. Фомина усадили рядом с коротко стриженной смуглой девушкой с глубокими карими глазами, ее звали Светланой.

Фомин исподтишка разглядывал свою соседку. Так, ничего особенного, на три балла, как выражался сержант Водин. Ниточки морщинок под глазами, ровные, красивые зубы — она об этом знает и потому часто улыбается.

— Вы где работаете? — спросила она.

— Из армии демобилизовался, — буркнул Юрка. Вдаваться в подробности не хотелось.

— А я в библиотеке, — девушка сделала ему бутерброд с ветчиной. — Ешьте, вы такой большой…

Потом были еще тосты, включили магнитофон, на свободном пятачке начали топтаться пары. Юрка тоже танцевал со Светланой, чувствуя, какое у нее горячее и гибкое тело.

Выходя покурить в мужской компании на лестничной площадке, он слышал, как спорит с кем-то Серафим Федорович о новых станках, а Валеркина теща объясняла, как надвязывать кофту.

— Проводишь Светлану? — спросил Валерка.

— Откуда ты ее знаешь?

— С моей женой вместе работают в заводской библиотеке. Ты извини, там помочь надо… — и Валерка убежал.

Докурив, Юрка тихо пробрался на свое место за столом.

— Валера просил меня проводить? Вы согласились? — спросила Светлана.

Ее немножко насмешливый тон смутил Юрку. Он буркнул, что согласен, и поинтересовался, далеко ли придется ехать.

— На «Профсоюзную». Что, уже пожалели?

— Да нет, я обещал Валерке вернуться.

— Успеете, — Светлана лукаво улыбнулась. — Куда вам спешить? Или дома дети некормленые плачут? Ах, вы холостой? Тем лучше.

Юрка следом за ней направился к выходу.

— Хороший вечер, — Светлана взяла его под руку. — Жалко, что в городе не видно звезд.

— Почему, иногда видно, — не согласился Фомин, вспомнив недавние мучения на лавочке в парке.

— Только не все на них смотрят, — она передернула плечами, словно ей вдруг стало холодно. — И вообще, какие-то мы странные, жизнелюбия нам не хватает. Заботимся об уюте, комфорте, добиваемся благополучия, ловим кайф в компаниях. А ведь есть еще шум дождя, запах свежескошенной травы, свет ночных фонарей и ранняя утренняя заря. А как мы говорим о людях? «Человеческий фактор»! Закрываемся этим от искренности, боимся ее, как преступления, избегаем просить прощения, страшась прослыть слабыми, разучились ценить простое, истинное. Согласны?

— Согласен, — Юрка помолчал. И вдруг начал рассказывать ей о смерти матери, похоронах, приезде сестры, о деньгах, оставленных отцом, их взаимных обидах.

Светлана слушала не перебивая, словно боясь потревожить неосторожным словом нежданную исповедь провожатого. Он продолжал говорить в метро — они стояли у дверей вагона, хотя были свободные места, — говорил по дороге к ее дому, изливая скопившееся на душе. Но о Викторе Степановиче, о Жорке-Могильщике, Глебе и собственных скитаниях не сказал ни слова.

— Вот мой дом, — неожиданно остановившись, тихо сказала она. — Пятый этаж, два окна: комната и кухня. Зайдем?

— Неудобно, — замялся Юрка.

— Ничего, мне не перед кем отчитываться, я живу одна…

Чай пили на кухне. Прихлебывая из чашки крепкий, обжигающий рот напиток, Юрка решился спросить:

— Как же ты одна?

— Так… Папа умер, когда я была маленькая, а потом и мама. Но одиночество не всегда страшно. Ты когда-нибудь стоял в очередях в ломбард? Вот где страшно.

— Спасибо, — Фомин поставил чашку на блюдце и хотел встать, но Светлана положила руки ему на плечи, удерживая.

— Не спеши. Тебе некуда спешить, правда? И ты еще не все рассказал, я же чувствую. Если не хочешь, не говори сейчас.

— А когда? — Юрка с трудом сглотнул слюну: во рту пересохло, а ее маленькие руки показались странно тяжелыми.

— Потом, когда-нибудь потом, — она встала и прижала его голову к груди. Он слышал, как глухо и неровно бьется ее сердце, чувствовал, как под тонкой тканью платья волнуется грудь, поднимаясь и опускаясь в такт дыханию, ощущал слабый аромат незнакомых духов — дразняще щекочущий ноздри, заставляющий легко кружиться голову.