Джон Гарднер - Месть Мориарти

Эмбер нигде не задерживался подолгу и везде ограничивался короткими разговорами с самыми разнообразными, порой довольно неприятными типами. Иногда после таких разговоров из рук в руки переходили незаметно небольшие деньги, причем, передачи такого рода сопровождались кивками, ухмылками и подмигиваниями.

Рассвет уж брезжил, возвещая приход нового ясного дня бабьего лета 1896 года, когда Эмбер вынырнул наконец из дымного, вонючего, пропитанного парами джина мира порока с сознанием исполненного долга, чувствуя, что вновь заложил основы сети, бывшей некогда предметом гордости и чести профессора Джеймса Мориарти, невидимой сети, снабжавшей его последними новостями и информацией касательно как защитников, так и врагов криминального подполья.

Солнце поднималось все выше, и в десять часов утра того же дня стайка уличных сорванцов подлетела к дому 221-б по Бейкер-стрит и после недолгого ожидания, сопровождавшегося настойчивым стуком в дверь, была впущена и препровождена к мистеру Шерлоку Холмсу. Через пятнадцать минут та же ватага высыпала на улицу, но теперь некоторые счастливчики уже сжимали в кулачках серебряные монетки — награду за собранную для Холмса информацию. Оставшись один, детектив некоторое время провел у себя в комнате, играя на скрипке и обдумывая полученные данные.

По мере того, как утро катилось к полудню, произошло несколько связанных между собой событий. В начале одиннадцатого Мориарти вышел из дома на Альберт-сквер в сопровождении Бертрама Джейкобса и Альберта Спира, дабы провести ряд встреч, в результате которых часть содержимого большого кожаного кофра обратилась в звонкую имперскую монету.

Всего посещений удостоились трое: старый еврей Солли Абрахамс, с которым Профессор неоднократно имел дело в прошлом, и двое владельцев закладных лавок — на Хай-Холборн и возле Олдгейта.

В одиннадцать на Альберт-сквер вернулась Сэлли Ходжес — она ушла отсюда рано утром — с двумя худенькими и бледными девчушками, которым никак не могло быть больше четырнадцати или пятнадцати.

При всей своей чахлой наружности девочки — а это были сестры-сироты и звали их Марта и Полли Пирсон — без умолку болтали и с трудом сдерживали распиравшее их волнение, спускаясь вслед за Сэл в кухню, где сердитая Бриджет пыталась в одиночку управиться с сотней свалившихся на нее забот.

— Ну, первое, что с вами надо сделать, это подкормить, — объявила Бриджет после того, как близняшки сняли шали и явили себя в истинном виде. В голосе суровой домоправительницы прозвучали, впрочем, и сочувственные нотки; Бриджет вспомнила, какой сама впервые предстала перед Профессором — худая, избитая, грязная. — Вас с улицы привели?

— Нет, мэм, — дуэтом ответили сестры.

— Что ж, в прислугах вы точно не были, поэтому придется учить вас всему с самого начала. Готовы работать?

Девчушки согласно закивали.

— Еще б вы были не готовы. Ладно, возьмите себе по миске супу да по куску хлеба. Вон там. Садитесь за стол, а мы подумаем, что с вами можно сделать.

Орчард-стрит лежит между шумной Оксфорд-стрит и сдержанной, респектабельной Портман-сквер — тихий приток, ведущий от бурливой деловитой реки к спокойному богатому озеру.

Примерно на середине ее, если идти от Оксфорд-стрит по правой стороне, располагалась небольшая аптека, аккуратненькая, беленькая, с витриной, заставленной пузырьками, бутылями и банками с разноцветными жидкостями: красными, желтыми, голубыми и зелеными.

В аптеке никого не было, и Ли Чоу, войдя, решительно закрыл за собой дверь, быстро повернул ключ и опустил серую штору с надписью «ЗАКРЫТО». Аптекарь, невзрачный и не отличающийся опрятностью мужчина средних лет с клочком легких, как пух, волос на затылке и опасно балансирующими на кончике носа очками, убирал с полки бутыль с этикеткой «Пумилиновая эссенция». На той же полке стояли «Эликсир Рука», «Пилюли из одуванчиков Кинга», «Облегчающий сироп Джонсона» и загадочный «Бальзам из конской мяты Хеймана», неизменно возбуждавший у Ли Чоу живой интерес.

— Здластвуйте, мистел Биг-Ноль. — Фамилию китаец произнес аккуратно, по слогам.

Аптекарь обернулся и замер, как человек, только услышавший недобрую весть, — с открытым ртом и растерянным выражением на лице.

— Вы здоловы, мистел Биг-Ноль?

— Я… я не желаю видеть вас здесь.

Предупреждение — или даже угроза, если аптекарь имел в виду именно это — прозвучало неубедительно, поскольку лицо мистера Бигнола приобрело вдруг землистый оттенок, какой бывает обычно у погребального савана.