Владимир Шитов - Собор без крестов

Конусный конец лома частично вошел в отверстие. Серебряков попытался повернуть балку по оси, и та легко повернулась. В ней оказался тайник, закрытый металлической крышкой.

— Это мое, не дам! — бросилась Табаева на Серебрякова, и, если бы на ее пути не оказался оперативник, как и все присутствующие, наблюдавший за происходящим, то она сбила бы Серебрякова с лестницы. Он в это время доставал из тайника две сберкнижки на предъявителя.

В каждой из них был вклад по 25 тысяч рублей.

Увидев сберегательные книжки в руках Серебрякова, Табаева потеряла сознание. Когда же она очнулась, то больше в разговор ни с кем не вступала и пассивно вела себя до конца обыска, который нового больше ничего не дал.

Подписав протокол обыска, Табаева, обращаясь к Серебрякову, злобно выдавила из себя:

— Ты зверь, а не человек.

Серебрякову стало неудобно перед понятыми, которые не вполне уяснили, кому принадлежат изымаемые сберегательные книжки, а поэтому он решил присутствующим дать некоторое пояснение:

— Александра Ивановна, как мне известно, вы за свою не такую короткую жизнь еще не имеете и одного года трудового стажа. У вас двое детей школьного возраста, которых надо обувать и одевать. У мужа зарплата в 145 рублей. Возникает вопрос, откуда у вас такие накопления? Стоящий сейчас перед вами зверь изымает сберкнижки не себе, а в пользу государства, у которого эти деньги похищены.

Прибыв в прокуратуру, Серебряков доложил прокурору результаты обыска.

— У Табаева два дома, оформленных на себя и жену, машина, много ценного имущества и вот, пожалуйста, еще две сберкнижки на 50 тысяч. Получается, что фактический капитал у него превышает недостачу почти в два раза. Обычно получается наоборот, есть недостача, но нет имущества, подлежащего конфискации. Не исключено, что у Табаева, кроме бойни, есть еще другой источник обогащения, — убежденно решил Шувалов. — Ну как, трудно обыск дался? — переходя от одной мысли к другой, вдруг задал он вопрос Серебрякову.

— Я не новичок в проведении таких следственных действий, но нагрузка на нервную систему огромная, — ответил Серебряков устало.

— Иди домой, отдыхай, сегодня у тебя работа не получится.

Серебряков не стал возражать и, попрощавшись, вышел из кабинета прокурора с намерением уйти с работы.

По пути домой он раздумывал о том, что его труд, необходимый и полезный обществу, требующий колоссальных затрат времени, ума и здоровья, на поверку оказывается самым неблагодарным у нас в стране.

В капиталистических странах следователь защищен законом от оскорбления, клеветы и оговора.

Подследственный, оговоривший следователя в даче ему взятки, если он не доказал этого, привлекается к уголовной ответственности, и мера наказания ему предусмотрена не меньше, чем следователю за получение взятки.

В нашем законодательстве подследственный, подсудимый имеет право защищаться всеми имеющимися у него дозволенными и недозволенными средствами, не неся за это никакого дополнительного наказания, так как законом не предусмотрена ответственность за дачу ложных показаний.

В отношении следователя вольное обращение допускают и другие участники правоотношений.

Следователю постоянно приходится себя сдерживать, ограничивать, ущемлять, как будто он лицо второго сорта перед подследственным. Он боится, чтобы не вызвать со стороны последнего жалоб, оскорблений, оговоров, так как придется одной рукой писать объяснения по всей этой грязи, а другой проводить следственные действия, что не всегда удается, а если и удается, то немногим.

В течение нескольких дней Серебряков досконально знакомился с материалами ревизии, с бухгалтерскими и другими документами, связанными с работой Табаева.

Он установил интересную закономерность: крупный рогатый скот и свиней Табаев сдавал на мясокомбинат не в своем районе, что по логике должен был делать, а в соседнем.

Выехав на мясокомбинат соседнего района и подняв там приемо-сдаточные документы по партиям, что сдавал Табаев, Серебряков с удивлением установил, что одна и та же партия животных, принятых Табаевым на бойню от поставщиков, при сдаче в этот день на мясокомбинат, при том же поголовье, имела живой вес на 5–8 тонн больше первоначального. Выход мяса иногда был равен на мясокомбинате тому весу животных в живом виде, который у них был на бойне заготконторы.

Уличенный представленными документами, Табаев был вынужден признаться в хищениях, совершаемых вместе с Белозерским.