Владимир Шитов - Собор без крестов

Предстоящий отъезд за рубеж вынудил Лесника не затягивать разрешение конфликтов с Николаем на потом.

Уже на второй день после приезда домой, несмотря на недовольство Альбины, он ехал с сестрой к ней домой на своей машине.

В доме у сестры было запущенно, грязно и убого. «Я же ей помогаю, и довольно прилично — почему же у нее так бедно в доме?» — удивился про себя Лесник.

Дверь в дом была открыта, но Татьяна, пропустив туда брата, предусмотрительно решила побыть во дворе.

Николая Лесник нашел лежащим в спальне на кровати, слушающим магнитофонную запись блатных песен.

Вместо приветствия, похлопав его ладонью по плечу, Лесник сказал:

— Колек, у меня к тебе есть разговор.

— Давай валяй, — беспечно, как родственнику, ответил тот, слегка приглушив звук в магнитофоне.

— Сколько ходок у тебя к хозяину?

— Две! — как давно посчитанное и подытоженное сообщил Николай.

— За что тебе лапти плели?

— Двести шестые, первый раз часть вторая, а второй раз часть третья.

— И с каким предметом ты выступал во второй раз? — с профессиональным знанием статьи спросил Лесник.

— С кухонным ножом, — выключая магнитофон, ответил Николай и сел на кровать.

— Ясно! Короче, по сестре я породнился с гладиатором.

Николай, почувствовав неладное, обеспокоенно спросил:

— А чего ты вдруг вздумал меня пытать?

— Как-никак мы же родня, а познакомиться с тобой поближе, ты сам видишь и знаешь, у меня времени не было.

— Понаслышан я о тебе, — уважительно сообщил Николай свою информацию.

— Если ты обо мне наслышан и знаешь меня, нам легче будет с тобой беседовать.

— Такие авторитеты, как ты, в тех лагерях, что я сидел, не сидят.

— Как хорошо у нас с тобой складывается беседа, — криво ухмыльнувшись, вкрадчиво пошутил Лесник. От такой его «нежности» с Николая моментально слетело благодушие и, насторожившись, он превратился в слух.

— Ты помнишь, с какими тузами преступного мира ты гулял на крестинах моего сына?

— Нет слов! — не скрывая восхищения тем, что он с ними не только был знаком, но сидел за одним столом, подтвердил Николай. — А какой выпивон и закусон был! — мечтательно закрыв глаза, произнес он.

— Мы почти все можем, и нам многое позволено. Ты такую истину знаешь?

— Семь лет у хозяина был, не дурак, — обидевшись за долгое поучение, сообщил Николай.

— Ты живешь с моей единственной, — Лесник поднял вверх указательный палец правой руки и помахал им,

— любимой сестрой, — уважительно констатировал он. — Ты у нее дома устраиваешь хулиганку, дебоширишь, прикладываешь к ней свою грязную руку. Тебе, «гладиатору», уже под сраку лет. Как, ты считаешь, я должен с тобой поступить, чтобы твои финты в отношении ее пресечь?

Вскочив с кровати и пройдясь по комнате в возбужденном состоянии, при полнейшей беспечности и неподвижности Лесника, Николай, подскочив к нему, возмущенно выпалил:

— Так ты приехал открывать ликбез, учить меня?

— Присядь и не мельтешись, — спокойно посоветовал ему Лесник, — а то, не дай Бог, вдруг да обидишь меня, тогда за последствия, ты уж извини меня, негодяя, я не отвечаю.

Николай не послушал и продолжал стоять перед ним.

— Неужели ты думаешь, мне не хочется поиграть на твоих ребрах, заставить тебя нюхать свою задницу?

Если думаешь, что у меня руки коротки, то ошибаешься, Колек, я решил провести с тобой дружескую беседу, так как Татьяна хочет с тобой, дураком, жить. Вот причина моего тормоза и сдержанности. Если ты по себе чувствуешь, что у вас совместной жизни не получится, потихонечку умотай от нее. Если думаешь жить с ней, живи. Я вам помогал и буду помогать, попробуй пропей мои подарки. Если ты посмеешь еще раз поднять на нее руку, то отсидку в курятнике у хозяина ты сочтешь за рай. Усек, что я сказал?

Николай, возбужденный и злой, слушая его требования, имел огромное желание показать свой характер, но понимал, что вор в законе потребует с него ответ за каждое неверное, оскорбительное слово, а поэтому сдерживал себя. Оказывается, когда хулиганам нужно, они тоже умеют сдерживать себя.

— …Ты не подумай, что я хочу тебя унизить или оскорбить, упаси Бог. Я хочу, чтобы до тебя дошло, как мне дорога единственная сестра, на какую жестокость и подлянку я пойду ради нее, чтобы потом тебе не пришлось сожалеть, что ты меня не послушал.

Николай понял, что его карта бита более высокими козырями, что ему устанавливать свой закон уже никогда не придется. Он только про себя мог со злостью подумать: