Анатолий Степанов - Скорпионы

— Да понимаю я все это, Саня! — Казарян уже не сидел барином, а бегал по кабинету. — Главное — лошадь — в наличии, а телегу мы ей быстренько приделаем!

— Начинается черная маета, ребята, — сказал Смирнов. — Давайте прикинем, что и как. Первое — обнаружение и опознание человечка. Кто берет?

— Я, — вызвался Ларионов.

— Второе — Берников. Его контакты, времяпрепровождение, интересы и — главное — его берлоги, как официальные, так и тайные.

— Я, — решил Казарян и тут же начал ставить условия. — Но только предупреждаю, Саня, все эти дела — и мои, и Сережины — требуют серьезного подкрепления. Нам необходимы каждому по два оперативника в помощь, это по самому минимуму. Иди к начальству, размахивай письмом Комитета по делам искусств, ручайся, но людей обязательно выбей.

— Людей я постараюсь выбить.

— Не постарайся, а выбей! — поддержал Казаряна Ларионов. — Хватит на амнистийные трудности ссылаться, кончилось уже все, выбей — и никаких разговоров.

— Разговоры будут, — вздохнул Смирнов. — Но выбью.

Людей — молоденьких, только что принятых в МУР пареньков, — дали.

Человечка Ларионов определил на раз, два, три. Вернее, сложил из двух человечков одного. По фотографии Владик определил своего человечка, а Петр Федосеевич — своего. А на фотографии фигурировал Дмитрий Спиридонович Дудаков, завскладом артели «Знамя революции», где начальствовал над производством Леонид Михайлович Берников.

Ларионов приставил к Дудакову двух горячих пареньков из пополнения, а сам ринулся на подмогу Казаряну.

Леонид Михайлович Берников, наделенный ярко выраженным холерическим темпераментом, незаурядной энергией, требовал к себе внимания пристального и непрерывного: Казарян, наблюдая вместе с Ларионовым за тем, как грузит в полуторку узлы и этажерки Леонид Михайлович Берников, продекламировал из Фета:

— разумея под подарком воспламеняющей весны Леонида Берникова.

Начальник производства артели «Знамя революции» усадил в кабину жену, а сам вместе с дочкой забрался в кузов. Полуторка тронулась.

На дачу, на дачу! Катили по Ярославскому, Дмитровскому, Ленинградскому, Можайскому, Калужскому, Рязанскому шоссе полуторки и трехтонки, набитые небогатым дачным скарбом: матрасы и одеяла, корыта и умывальники, табуретки и столы, керогазы и примусы, ночные горшки и зеркала. Прочь от надоевшего за зиму города, прочь от коммунального многолюдства, прочь от знакомых лиц, каждодневных единообразных перемещений, прочь от столичной неволи. К улочкам, заросшим желтыми одуванчиками, к вечерней — с туманом — прохладе, к извивающейся речушке, к волейбольным площадкам меж сосен, к выдуманной дачной свободе.

Роскошествовали в собственных виллах, ютились у знакомых, снимали у круглогодичных. Ввергали семейный бюджет в кризисное состояние, залезали в долги, отказывали себе в самом необходимом… Но — на дачу, на дачу!

Для того чтобы ни свет ни заря мчаться под нежарким солнцем раннего утра к электричке, для того чтобы поздним вечером, изнемогая под непосильной тяжестью авосек и рюкзаков, возвращаться к временному своем очагу и тут же засыпать от усталости на неудобной раскладушке.

Только не такой был Леонид Михайлович. Поселив семейство в Кратове, то ли у дальних родственников, то ли у ближайших друзей, он посещал милый теремок на берегу пруда лишь в выходные дни, отдавая будни трудам и заботам в Москве.

Ужасно деловитый, в синем сатиновом халате, он метался, руководяще размахивая руками, по производственным помещениям и территории артели. В солидном костюме из чисто шерстяной ткани «метро» навещал свое кооперативное начальство. В бабочке из крученого шелка требовательно появлялся у смущенных смежников.

Вечерами — заботы. Заботился он о тридцатилетней искусственно-платиновой блондинке Зиночке Некляевой, чей бревенчатый обихоженный домик в селе Хорошеве он навещал ежевечерне и, как водится, охранял покой владелицы еженощно.

Дмитрий Спиридонович Дудаков при Зиночке исполнял обязанности золотой рыбки на посылках.

— Квартира на Зацепе, дача в Кратове, артель, домик в Хорошеве, — загибал пальцы Смирнов. — Неделю водите, и только-то?!

— И только-то, — раздраженно откликнулся Казарян. — Больше никуда и ни с кем.

— Не узнаю тебя, Рома, — укорил Смирнов. — Неужто трудно блондинку Зинку пощупать, пока Леонид Михайлович горит на работе?