Варвара Клюева - О мертвых — ни слова

Махнув рукой на светские условности (не до жиру!), я решительно открыла записную книжку и набрала домашний номер, столь необдуманно оставленный доверчивым Селезневым.

— Да? — спросил он хриплым спросонья и не слишком счастливым голосом.

— Доброе утро, идальго! — Я постаралась вложить в эти слова как можно больше сердечности, дабы смягчить удар, который собиралась нанести. — Ты мне нужен. Не могли бы мы сейчас встретиться?

Последовавшая минута молчания привела меня в совершенно траурное состояние духа. «Вот вам пример мужской непоследовательности, — думала я с горечью. — Сначала человек набивается в друзья, дает понять, что готов свернуть ради тебя горы или на худой конец бросить к твоим ногам капитанские погоны, а потом выясняется, что его приводит в ступор простая просьба о свидании. Казалось бы, что может быть приятнее незапланированной встречи с располагающей к себе девушкой? Так где же она, бурная радость? Или прикажете толковать это молчание как первейший ее симптом?»

— С удовольствием, — мужественно выдавил из себя Селезнев, как видно, подслушавший мои мысли. — Мне подъехать к тебе?

— Нет. У меня тут ночлежка.

— Тогда давай я заеду за тобой и отвезу к себе.

— Тоже не пойдет. Мне нужно подумать, а чай-кофе, лампа под абажуром, фарфоровые слоники и прочие атрибуты мещанского уюта меня расслабляют. Лучше встретимся где-нибудь и погуляем.

— Варька, на улице снег с дождем и собачий холод! Если тебе непременно нужна прогулка, давай покатаемся по городу, — взмолился Селезнев.

— Мне нужна именно пешая прогулка. Ходьба — прекрасное стимулирующее средство для мозгов.

Я чуть ли не физически ощутила, как у Селезнева на языке вертится старая добрая поговорка насчет покоя, ног и дурной головы. Но он себя сдержал. Нет, неспроста я с первой же встречи прониклась к нему таким уважением! У всех моих друзей, вместе взятых, нет и десятой доли его самообладания.

— Хорошо, — сказал он обреченно. — Где встречаемся?

— А где ты живешь?

— Недалеко от Красносельской.

— Тогда перед главным входом в Сокольники. Я имею в виду парк.

— А тебе не далеко будет добираться?

— Нет. Семь минут по проспекту Мира до Рижской и еще примерно столько же по эстакаде.

— Значит, через двадцать минут у главного входа? — уточнил Селезнев.

— Лучше через двадцать пять. Я еще в постели.

Упоминание постели исторгло из груди идальго судорожный вздох, но попрощался он любезно, как истинный аристократ.

Не могу похвастаться, что ускользнула из дома бесшумно, — в ванной на меня упал карниз с занавеской, а на лестничной клетке истошно завизжала беспризорная кошка, которой я, выходя из квартиры, отдавила хвост (я не просила ее устраиваться на ночлег у меня под дверью). Но, по счастью, никто не проснулся. Ровно через двадцать семь минут мой «Запорожец» остановился точнехонько напротив ворот парка. Машины Селезнева там не было. Но не успела я обидеться, как он помигал мне фарами из-за поворота, — наверное, хотел этим сказать, что стоянка в облюбованном мной месте запрещена. Вот она, милицейская душа! Кто еще стал бы обращать внимание на такие мелочи в полчетвертого утра?

Когда я подогнала машину к серому «жигуленку», Селезнев уже стоял на тротуаре — голова втянута в воротник куртки, руки в карманах — вылитая черепаха в дурном расположении духа. Я открыла дверцу и подставила лицо ветру и субстанции, которую несло на нас сверху. Не скажу, что ощущение было приятным, но признавать это вслух я не собиралась.

— Привет, идальго! Славная погодка для прогулки, ты не находишь?

Он промычал в ответ нечто невразумительное, но, как воспитанный человек, помог даме выбраться из машины.

— Здравствуй, Варька. Кажется, я начинаю ощущать себя одним из героев Пашиных рассказов о твоих похождениях.

— Да? И как ощущение?

— Честно скажу: слушать эти истории, сидя в мягком кресле с кружкой пива и воблой в руках, намного забавнее.

Я взяла его под руку и потянула в сторону парка.

— Ничего, в любом положении есть свои приятные стороны.

Селезнев очень удивился:

— В самом деле?

Не желая быть голословной, я привела ему несколько примеров из жизни близких. На это ушло минут пятнадцать драгоценного времени, но настроение у Дона заметно поднялось. Хотя под ногами у нас по-прежнему чавкало и хлюпало, а ветер пригоршнями кидал нам в лица содержимое хлябей небесных, он смеялся так, словно сидел у костра на пикнике в солнечный майский день.