Том Эгеланн - Разорванный круг

Звуки гитары разливались среди деревьев. Небо посветлело от множества звезд. Среди листвы поблескивало маленькое лесное озеро. Вверху, на склоне, завершала свой рабочий день пеночка. Волшебный и бесконечный, лес поглотил нас.

Вечером папа отправился проверять альпинистское снаряжение. Он всегда был осторожным. Я вижу эту картину. Он перенес рюкзаки за палатку и, склонившись, возился со снаряжением, когда я неожиданно подошел к нему. Он отпрянул с испуганным лицом. Как будто я застукал его за чем-то. Я тут же забыл об этом. Фигура папы, склоненного над рюкзаками, осталась, как фотография, вспышка, и всплыла в моей голове только двадцать лет спустя.

Трюгве открыл ему бутылку пива, но он не стал пить. Позже выпил, не отрываясь, всю бутылку одним глотком.

Папа лег спать рано. Мама и Трюгве еще долго сидели, веселые и таинственные, с пивом в руках, негромко переговаривались и бросали в костер алтей.

На безоблачном небе блестели звезды, когда я забрался в палатку. Я чувствовал тошноту и беспокойство. Засыпая, прислушивался к ночи. И к тихому смеху мамы.

Я сидел на пеньке и вырезал ивовую дудочку в тот момент, когда папа сорвался и упал. Я был близко от этого места.

Продираясь сквозь кусты, я всем сердцем надеялся, что кричал Трюгве. Но внутри меня уже была уверенность, что это папа.

В такие мгновения сознание распадается на фрагменты — застывшие картинки и обрывки звуков, которые врезаются в память.

Синее небо.

Крик птицы.

Пронзительные голоса.

Отдающая серым блеском гора, поднимающаяся резко вверх.

Трюгве, пестрое пятно на уступе скалы высоко вверху.

Крик: Бьорн! Уходи! Уходи! Уходи немедленно!

Вертикальный срез скалы.

Падающая веревка свертывается клубком.

Вопль мамы.

Кровь.

Куча одежды внизу, у подножия скалы. Нет, не одежды. Это папа.

Ствол дерева у меня за спиной. Кора царапает мой затылок, когда я теряю сознание и падаю.

Только на следующее утро спасателям удалось спустить Трюгве с уступа скалы. Папа во время падения увлек за собой веревку.

Было произведено расследование. Написан протокол.

Как человек более опытный, Трюгве должен был отвечать за безопасность. Поэтому он стоял на уступе скалы. Для того чтобы спуск прошел успешно. Но этого-то как раз и не случилось. Ручка крепления оторвалась во время спуска. Из-за усталости металла — так было записано в протоколе. Хотя никто не понимал, как это получилось. Такой дефект просто так не мог возникнуть. У папы не было ни единого шанса.

Но никто не стал упрекать Трюгве Арнтцена. Ни мама, ни комиссия, которая проводила расследование. Он сам воспринял несчастный случай очень тяжело.

Через полгода он женился на маме.

Нещадно палит солнце. Небо совершенно бесцветное.

Я только что открыл глаза. Лучше бы не открывал. Солнечные лучи тут же взрываются у меня в затылке. Свет через зрачки проникает прямо в череп. Когда я засыпал, прижав лоб к прохладному окну, было еще темно. И довольно холодно. Прошло четыре часа после приземления самолета. Солнце использовало эти часы весьма эффективно. Кажется, я попал внутрь скороварки, работающей на полную мощность.

Отворачиваюсь от света пустыни и вынимаю солнечные очки, которые купил в Гардемуене за 745 крон. По сниженной цене. Марки «RayBan». Но за 745 крон? По сниженной цене? Если бы продавщица не была милашкой, я наверняка фыркнул бы презрительно и оставил очки на прилавке. Но теперь я надеваю их на нос.

Шоссе идет по прямой линии через пустынную пересеченную местность. Полоса асфальта исчезает в дымке горячих испарений, горизонта не видно.

В автобусе работает кондиционер. Мы в каменистой пустыне. А может быть, на другой планете. Например, на Юпитере. Все скалы в поле моего зрения ржавого красного цвета. Из камней на обочине кое-где пробиваются упрямые растения вроде тех, что встречаются в террариумах. Или в гербариях. Или на дорожке забытого богом заброшенного сада. Вдоль гребня гор высится строй кипарисов. Как на изображениях библейского ландшафта, вышитых на диванных подушках у очень религиозной тетушки с юго-запада Норвегии. В пятитысячный раз за эту поездку я вынимаю письмо Дианы и перечитываю его. Слово за словом, строчка за строчкой. Я уже знаю его наизусть. Но все еще надеюсь понять смысл.

В автобусе только двое: я и шофер. Не произнося ни слова, мы едем по пустыне, которая все никак не кончается. Шофер выглядит так, словно его встроили в водительское кресло на автозаводе, перед тем как выпустить автобус с конвейера. Внешний вид и конструкция шоферов были разработаны группой толковых генетиков, а затем их стали штамповать с большим прилежанием в особом корпусе производственного комплекса. У шофера рубашка с короткими рукавами, волосатые руки. Под мышками пятна пота. Волосы жидкие, лицо небритое. Пышные брови. Иногда он бросает на меня взгляд в огромное зеркало. Но на мое присутствие не реагирует абсолютно никак, ни одним кивком.