Ирвин Уоллес - Семь минут

— Вы не могли бы назвать свои отношения с мисс Макгро близкими?

— Близкими? Боюсь, что не понимаю.

— Позвольте мне объяснить вопрос, мистер Леру. После ваших показаний у многих сложилось впечатление о Джадвее как о слабом и разочарованном человеке, у которого на первом месте стояли денежные интересы. У меня, например, сложилось впечатление, что вы его презирали. В то же самое время вы говорили о мисс Макгро с теплотой. Вы повторили интимные подробности о личной жизни Джадвея, о которых она вам рассказала. Сам факт, что она рассказывала вам такие подробности, и вызвал у меня вопрос о ваших отношениях. Они ограничивались только бизнесом? Или не только?

— Наши отношения были строго деловыми.

Барретт улыбнулся и подумал, что из этого упорного репортера в «Таймс» мог бы получиться превосходный адвокат. Он вцепился во француза, как бульдог.

— И тем не менее ваши беседы с ней затрагивали самые сокровенные чувства и эмоции, не так ли?

— Ей не с кем было поделиться проблемами в чужой стране, рассказать о несчастной любви. Родственники и друзья остались в Америке. В Париже она была чужой. Ей требовался человек, которому она могла бы довериться, с кем она могла бы… как вы говорите?.. снять груз со своих плеч. Она ощущала мое сочувствие и все рассказывала мне, а я слушал ее.

— Вы когда-нибудь ходили с ней в кафе?

— Французы все дела делают в кафе. — Леру тонко улыбнулся. — Да, кажется, мы встречались в «Фуке» или «Селекте», которые существовали в то время. Да, кажется, встречались.

— И вы никогда не принимали мисс Макгро у себя на квартире?

— Ну, конечно же, нет, сэр. — Кристиан Леру улыбнулся. — Где вы слышали, чтобы французы приглашали американок к себе домой?

По комнате пронесся смех. Леру тоже улыбнулся, как актер, сорвавший аплодисменты.

Но нью-йоркский репортер не сдавался.

— Мистер Леру, вы не ответили на мой вопрос. Вы встречались с мисс Макгро у себя дома?

— Нет, — с неожиданным гневом ответил француз, и его улыбка исчезла. — Если вы намекаете, что я плохо относился к Джадвею, потому что хотел отбить мисс Макгро, вы очень глубоко ошибаетесь. Наши отношения с мисс Макгро были строго деловыми. Это были отношения издателя и литературного агента. — Он, моргая, смотрел в камеру. — Есть еще вопросы?

Зелкин выключил телевизор.

— А французик-то — скользкий тип. Он не дал нам ничего ни в суде, ни за его пределами. Пора возвращаться. Дункан уже, наверное, подготовил очередного свидетеля. Интересно, черт побери, кто это будет?

Следующим свидетелем народа, к удивлению Барретта и Зелкина, опять оказался заморский гость в черной сутане католического священника. Он напомнил Майку Барретту каменного мученика-иезуита, высеченного на одной из гробниц в соборе Святого Петра. Застывшее лицо Савонаролы, пронзительный взгляд, орлиный нос, выступающая далеко вперед челюсть не допускали никакой фривольности, святотатства и распущенности. Он передвигался уверенной поступью посланника Бога. С первого взгляда становилось ясно, что он не потерпит ерунды и мелочности. Он был на работе и выполнял задание самого Господа. Священник с таким высокомерным видом принял присягу, что могло показаться, будто он ее сам придумал.

Этим свидетелем обвинения был отец Сарфатти, член священной конгрегации доктрины веры и священник римской курии.

Едва он поднялся на свидетельское место, едва окружной прокурор начал задавать вопросы, как Барретт с Зелкином тревожно зашептались.

Свидетель из Ватикана застал их врасплох. Зелкину всегда не нравилось в уголовных делах то, что в них, в отличие от гражданских, не было предпроцессных допросов свидетелей. Несмотря на то что ни защита, ни обвинения не знали, кто будет свидетелями противной стороны, Барретт с Зелкином не ждали сюрпризов. Главным свидетелям народа, Кристиану Леру и Джерри Гриффиту, еще до начала суда сделали широкую рекламу. Мелкие свидетели в подобного рода делах чаще всего были психиатрами, преподавателями, литературными экспертами, видными гражданами и тому подобное. Поэтому Зелкин с Барреттом не ожидали, что окружной прокурор призовет на помощь Ватикан с его «Index Librorum Expurgatorius».

К счастью, Барретт всегда помнил главное правило своей профессии: хороший адвокат должен быть готов к худшему.

Поэтому он на всякий случай просмотрел перед процессом записи и сейчас вспомнил, что через год после издания «Семи минут» ее автор был осужден католической церковью, а книга внесена в список запрещенных книг. Думая, что список воскресит в памяти присяжных и зрителей образы прошлого, суровой церкви, которая так далека от жизни в Оуквуде, Лос-Анджелесе и всей Америки, Барретт считал, что окружной прокурор мог прибегнуть к списку в ходе процесса только мимоходом. Однако Майк Барретт привык все делать до конца и знал, что основная часть уголовных дел выигрывается на предпроцессной стадии, и поэтому поверхностно изучил историю цензуры Ватикана и сам список. Он кое-что прочитал сам и попросил Кимуру встретиться с несколькими теологами. Результаты этого расследования поместились в одном-единственном конверте, но сейчас Дункан навел крупнокалиберное оружие из Ватикана на уже пошатнувшиеся бастионы защиты, и Барретт понял, что необходимы подкрепления. Слушая показания отца Сарфатти, он совещался с партнером, какие шаги следует предпринять. Через несколько минут они выработали перечень действий. Зелкин должен позвонить Донне в контору и попросить, чтобы она прислала посыльного с материалами по списку. Зелкин должен будет отправить Кимуру к знакомым теологам за дополнительной информацией, которая могла бы пригодиться защите. Если Барретту скоро предложат приступить к перекрестному допросу, он сделает все, что в его силах, чтобы дотянуть его до перерыва на обед. Кимура передаст по телефону информацию, и они используют ее во время перерыва.