Андрей Ветер - Случай в Кропоткинском переулке

— Не знаю, — пожал плечами Виктор, не знаю.

— А ты подумай хорошенько! Ты же на юриста учишься! Ты во всём должен видеть правовую основу!

— При чём тут правовая основа? — Виктор внезапно взбеленился. — Советская власть победила, она наделила себя такими правами, какие сочла нужными. Победителю достаётся всё! Победитель не спрашивает побеждённого: «Чего изволите?»

— Этак можно далеко зайти…

— Ты когда-нибудь дрался? В морду, в рёбра, кулаками, по-настоящему?

— Это неинтеллигентно.

— То-то и оно, — засмеялся Виктор, сразу почувствовав определённое превосходство над Борисом. — Видно, что ты никогда на собственной шкуре ни испытывал, что такое быть побеждённым и что такое быть победителем…

— Ладно, мальчики, кончайте бодаться, — Вера отошла от них и закружилась на месте. — Темнеть начинает, есть возможность насладиться последними лучами солнца. Ваши споры в данную минуту ничему не послужат… Давайте гулять…

Надя оставила Юдина у себя. У неё не было никаких сомнений насчёт него.

— А как же сын, Надя? Что он скажет? Что подумает?

— Плевать на Пашку, — окрысилась она. — Или у меня нет права на личную жизнь? Я ещё не старуха, правда? Ведь правда? Ты скажи мне, Коля, ведь я ещё гожусь на то, чтобы нравиться? Ведь тебе я нравлюсь? Разве не могу я, наконец, о себе подумать?

— Можешь…

Юдин жил у Надежды почти две недели.

В разговорах с ней он всё время был настороже, чтобы не ляпнуть что-нибудь неподходящее. То и дело с языка готовы были сорваться столь привычные ему слова воровского жаргона, но он вовремя останавливал себя, не договаривая фразы и принимая вид человека, внезапно задумавшегося над своей бедой. Он уже клял себя за то, что с самого начала выбрал роль рафинированного интеллигента, желая купить расположение Надежды. Но ей нравилась его мнимая рассеянность, Надя относила такое поведение на счёт переживаний, терзавших Юдина.

«Надо было вести себя проще, как с Эльзой или Анькой. Теперь парься, идиот, изображай интеллектуала. Там-то я хоть и художник был, а всё же с грузчиками в одном котле варился. А тут дёрнул чёрт выдать себя за голубую кровь… Прикатил в столицу, видишь ли, правду искать… Правдолюбец дешёвый!»

Он просыпался вместе с Надей, она спешила на утреннюю уборку в райком партии, а он мчался на вокзал, чтобы перебросить золото в другой ящик камеры хранения. После этого он бесцельно бродил по городу, всматриваясь в лица прохожих и жадно всасывая в себя их беспечность. Одним из самых удивительных зрелищ для Юдина было огромные очереди возле газетных автоматов при входе в метро. Люди выстраивались друг за другом перед металлическими коробками, как толпа голодающих перед бесплатной кухней, но они жаждали не каши и не хлеба, а газет, без которых, казалось, жизнь в столице была немыслима. Каждый газетный аппарат был оборудован стеклянной нишей, в которой виднелось название газеты «Известия», «Труд», «Правда»… Множество газет, бесконечное множество людей в очереди. Они стояли молча, тычась друг другу в спину и держа монетку в руке, которую надо было опустить в щель прожорливого аппарата. Щёлкали рычаги, с шелестом вываливались газеты, шаркали башмаки. Иногда кто-нибудь пытался пролезть вне очереди, и тогда в мгновение ока вскипал дружный рёв возмущения…

В метро почти все читали, шелестя бумагой газет. Порой ему начинало казаться, что дружное шуршание газет, доносившееся со всех сторон, заглушало громкий стук колёс поезда.

«Самая читающая страна в мире», — вспомнил Юдин слова, так часто повторяемые по радио. Вытянув шею, он заглянул через плечо стоявшему рядом парню. Тот читал «Комсомольскую правду»: «Вот уже 30 лет наша страна живёт в условиях мира. Мы знаем высокую цену чистого неба и говорим сердечное спасибо родной партии, Центральному Комитету КПСС, товарищу Леониду Ильичу Брежневу за огромную, титаническую работу по разрядке напряжённости по укреплению принципов мирного существования…»

— Какая чушь, всюду одно и то же, — проворчал Юдин.

— Простите, — повернулся парень, — я не расслышал. Вы мне что-то сказали?

— Нет, ничего…

Несколько раз Юдин приходил к Кропоткинскому переулку, задерживался там на минуту, чтобы посмотреть с угла улицы на флаг посольства Финляндии, и уходил. Он ни разу не решился пройтись мимо ворот посольства. Какая-то неведомая сила останавливала его, он чувствовал опасность, несмотря на абсолютное спокойствие, царившее в переулке. И всякий раз он оборачивался в задумчивости на жилой дом, высившийся напротив института имени Сербского на перекрещении Кропоткинских переулка и улицы.