Сергей Михайлов - Наркодрянь

Мейсон отстегнул крепление и лег животом на доску, уткнувшись лицом в ее мокрую скользкую поверхность...

Очнулся Мейсон от того, что неведомый странный запах вполз в ноздри. Чудесное благоухание струилось ручейком, заполняло мозг и вытесняло из него даже боль. И Мейсон, не в силах оторвать головы от мокрой доски, стал грести руками, медленно двигаясь на запах.

Он долго греб так, пока доска не уткнулась во что-то твердое. Тогда он на четвереньках переполз на берег и рухнул, потеряв сознание.

А когда открыл глаза, то сразу понял, что в окружающем его мире произошла странная перемена. Что-то вносило непонятную дисгармонию, и Мейсон долго напряженно соображал - что именно? И наконец сообразил.

Тишина и запах.

Он находился на небольшом островке. Такие островки часто встречаются прямо в сердце непроходимых трясин и служат пристанищем насекомых и гадов. Но здесь ни один москит, ни одна мошка не нарушали торжественной тишины.

Над болотами никогда не умолкал ровный тихий гул, издаваемый миллиардами насекомых. Болото всегда было царством москитов, и ни одно живое существо не могло нарушить границы этого царства, не поплатившись шкурой - если она, конечно, не была защищена. Но здесь, на острове, царствовал другой владыка.

Этим владыкой был запах. Густой сладкий аромат пропитал все вокруг и вытеснил "болотных братцев" с их исконной территории.

Провидение, заставившее Мейсона тащить с собой аптечку, теперь могло спасти ему жизнь, и Мейсон, возблагодарив судьбу, принялся за дело.

Шагах в десяти от него торчало на голом месте чахлое деревце. К нему Мейсон и пополз, волоча раненую ногу. Сняв ранец, он подтянулся и оперся спиной о ствол.

За двадцать лет службы Мейсон многому научился, в том числе и полевой хирургии. Он сам был трижды ранен - и бесчисленное количество раз оказывал помощь раненым товарищам.

Прежде всего он обнажил вену на руке и ввел большую дозу антибиотика и сильный наркотик.

Затем разрезал ножом штанину и осмотрел рану.

Пуля прошла навылет, раздробив по ходу большеберцовую кость. Но, слава Богу, артерия, кажется, уцелела. Осколки кости белели на дне раны под вывороченным куском кожи.

Мейсон обколол рану раствором анастетика с антибиотиком, промыл дезинфектором и принялся, как умел, составлять обломки. В аптечке была проволочная шина, при помощи которой он и надеялся удержать их на месте.

Эта процедура, несмотря на все анальгетики, причиняла нестерпимую боль. Мейсон трижды терял сознание, но все же ему удалось прибинтовать шину. Потом он еще раз промыл рану, уложил сверху толстый слой марли и обессиленно откинулся навзничь. Полежав так минут десять, он расстегнул на груди комбинезон и достал из нагрудного кармана измятую пачку сигарет. В пачке осталось всего четыре сигареты. Он разломил одну пополам и закурил.

Не стоило этого делать: едва Мейсон затянулся, как голова его предательски пошла кругом, а к горлу подкатился противный комок. Мейсона вырвало, а потом он уже в который раз впал в забытье.

С этого момента время потеряло над Мейсоном власть. Времени он попросту не ощущал. Дни и ночи тянулись в каком-то бредовом сне. В бреду перед ним бесконечной вереницей мелькали чьито лица - знакомые и незнакомые, силуэты фигур и зданий.

С некоторыми призраками Мейсон вступал в длинные бессмысленные споры, но еще чаще он бежал куда-то от лохматых чудовищ с собачьими головами. С клыков призраков стекала тягучая зловонная слюна, разинутые пасти извергали огонь. И Мейсон убегал. Бежал по бесконечным песчаным дюнам к странному сооружению вдалеке. А ноги вязли в песке, тяжелели, он падал, а клыки впивались в тело...

Но Мейсон хотел жить. Его здоровое тело протестовало, вопило и... боролось. Мозг не мог управлять телом - им управлял инстинкт. И тогда на считанные минуты Мейсон приходил в себя и делал то, что было необходимо для жизни тела.

Воду он черпал из лужи. Стоило только протянуть руку, подождать, пока фляга наполнится, и напиться мутной, отдающей тухлыми яйцами воды. Но прежде чем поднести флягу к потрескавшимся от жара губам, Мейсон никогда не забывал бросить на дно таблетку-дезинфектор, дать воде отстояться, и лишь потом жадно пил. Он не осознавал, зачем поступает именно так, но это было заложено в его подкорке.

Иногда наступало полное просветление, и тогда Мейсон делал перевязку. В ранце, среди медикаментов, были и полиэтиленовые пакеты с кровезаменителями. Такой пакет соединялся с системой для переливания. Нужно было только попасть иглой в вену и сунуть пакет под себя. И Мейсон, несмотря на озноб и дрожь в руках, успевал сделать инъекцию, и тогда с каждой каплей раствора в его сосуды вливалась жизнь. Но уже через мгновение он не помнил, происходило ли это на самом деле или пригрезилось в бреду.