Сергей Михайлов - Наркодрянь

- Ну! Это заявление свидетельствует, что ты уже малость перебрал, снисходительно отмахнулся Сергей.

- Не веришь? Давай спорнем.

- Давай. А как?

- Я все время сидел вполоборота к залу. Так?

Головой не вертел. А в зале, кроме нас, еще шестнадцать человек. Так?

Надеждин пересчитал посетителей и удивленно подытожил:

- Ровно шестнадцать.

- После нашего прихода никто не заходил.

Заметил?

- Не знаю, - честно признался Надеждин.

- Слабовато, - самодовольно хмыкнул Алексей. - Хочешь, я опишу любого посетителя с ног до головы?

- Хорошо, - кивнул Надеждин. - За нашей спиной сидит парочка. Валяй!

- Значится так, - наморщил лоб Алексей. - Он: лет сорока пяти, был брюнетом... Лоб низкий, покатый. Глаза маленькие, карие... мясистый нос...

Губы сластолюбца, толстые... Двойной подбородок... Одет в серую пару, галстук той же ткани...

Пальцы короткие, жирные... На мизинце левой руки золотой перстень-печатка... Любит баб и выпивку. .. Детей штук трое плюс сахарный диабет.

Она: лет двадцати пяти. Вкус неплохой, но косметика дешевая... Глаза большие, серые... Нос прямой... Рот великоват, но не портит... На подбородке ямочка... Сумочка темно-синяя, в тон платью.

Брошь слева, - Алексей начал стремительно ускоряться. - Браслет на правой руке, туфли новые, сигареты "Президент", в парикмахерской была вчера... Да! Легкий прищур - близорука, но очков не носит. Либо продавщица, либо секретарша.

Все!

Совершенно обалдевший Сергей долго молчал, наконец обрел дар речи:

- Да... От кого унаследовал?

- От папаши, - криво ухмыльнулся Алексей. - Или от прадеда. Он у меня разведкой в Четвертой дивизии, у Иловайского-пятого заведовал.

Ну что - подходящие способности?

- Пожалуй, чересчур... - протянул Сергей, еще раз прокручивая в голове мысль о подставке.

И тут же понял: именно такая мальчишеская самодемонстрация самым категоричным образом перечеркивает подозрения. Профессионал обязательно будет скрывать ключевые способности, если и высветит их, то лишь в деле, только после раскрутки, даст Надеждину лакомый кусочек, чтобы тот сам старался, тянул и радовался своему достижению.

- А все же я без образования, дилетант, можно сказать. Не смущает?

- А я тебя натаскаю, - твердо пообещал Сергей.

- Сдам в ученье одному мастаку. Такой же уникум, как ты, только старый спец, еще тех времен.

- И как долго будет продолжаться "процесс учебы"?

- Месяца три. Все это время будешь получать ученический оклад.

- Да-да-да, что ты там шептал об окладе? Работенка-то грязноватая и не без риска,

- Деньги хорошие, я обещаю. А еще квартира, машина - все за казенный счет. Да что там, - Надеждин махнул рукой досадливо. - Сам бы пошел должность не позволяет. И засвечен я в городе.

- А все же я должен основательно обмозговать.

- Мозгуй, - Надеждин поднялся и достал бумажник. - Вот мой телефон, позвонишь завтра часикам к двадцати. Скажешь "да" -договоримс о встрече, а если "нет" - считай, что никакого разговора не было. Это сто тысяч - чтоб мозговалось легче, но напиваться не советую.

Вечером следующего дня Мелешко позвонил и сказал: "да", а еще через день Надеждин повез его на смотрины к самому Федоту Федотовичу Груберу.

3

Федота Федотовича Грубера, старейшего инспектора в Южанском МУРе, многолетний - со времен расказачивания и аж до времен "борьбы с космополитизмом" - начгормил Ефим Аронович Гольдман характеризовал так: "ходячий антиквариат, отец российских филеров и вообще - редкое мурло".

"Мурло" в лексиконе Гольдмана означало величайшую похвалу, а уж кто-кто, а Ефим Аронович на всякие словопочитания был еще более скуп, чем на деньги.

Свою блистательную карьеру Грубер начал еще в золотые времена "величайшего гения и вождя", но, к чести своей, политикой никогда не занимался и работал исключительно с уголовщиной. Правда, как знать, предложили бы перейти на работу в НКВД - и куда бы делся? Но не предложили, милицейский бог помиловал, пекся всетаки о ценных кадрах.

Дело свое Федот Федотович знал. Был строг, иногда крут, но справедлив. Короче, доработал до положенной пенсии в почете и уважении. И "блатные" уважали и побаивались. Мог бы и еще работать - с места никто не гнал, - да только никак Грубер не мог принять новых веяний. Вот раньше как бывало: мог накрутить срок на полную катушку, а мог и скостить. Только по совести: я к тебе по-людски, и ты не гоношись. А вот как можно скостить или, более того, вообще замять дело за взятку, этого Федот Федотович так и не понял. Не мог брать деньги - и все тут. А такая манера в последние, перестроечные годы в Южане ком утро, мягко говоря, вышла из моды.