Анри Кулонж - Шесть серых гусей

— Надеюсь, они подсказали вам правильное решение и вы не будете сожалеть, что отказались от моего предложения, — буркнул полковник. — А вот и мой дорогой Овидий, — сказал он, остановившись перед разделом «Поэты». — Какие прекрасные элегии он писал, не правда ли? Я так и не смог понять, за что император Август сослал его к скифам.

— Наверняка существовал какой-то заговор, — предположил отец Мауро.

— Какое отчаяние звучало тогда в его голосе… Ого, у вас есть болонское издание тысяча четыреста семьдесят первого года!

— У нас есть и венецианское издание тысяча пятьсот третьего. Я думаю, оно удобнее для пользования.

Шлегель легко взобрался на табурет и перелистал небольшой томик.

— Чтобы покончить с нашим небольшим ученым спором, моя последняя цитата действительно из третьей песни «Тристий». Вот, прочтите, — сказал он, показав на нужный отрывок.

Отец Мауро проверил.

— Вы правы, — согласился он.

Когда том занял свое место на полке, монах внимательно посмотрел на офицера:

— Мои поздравления, полковник. Я изменил свое мнение о вас: вы человек книжный и знающий, такой человек не может быть плохим. Но вам придется когда-нибудь объяснить мне, что случилось с великой Германией, страной Канта, Гете и святого Ульриха.

— Вряд ли я смогу это сделать, — прошептал Шлегель. — Столько сомнений, столько… А вот и отцы Церкви, — произнес он с деланным восторгом, явно радуясь возможности сменить тему разговора. — «Origenis opera exegetica» 18.

— Оригена все же нельзя причислить к отцам Церкви, — уточнил отец Мауро. — Ему не хватает добродетели святости и правоверия.

Шлегель не слушал. Он склонился над тяжелыми фолиантами.

— Руанское издание, не правда ли? Издание Деларю появилось позднее, но в нем нет примечаний, если я правильно помню.

Отец Мауро, опершись на свою палку, недоверчиво рассматривал собеседника.

— Это не моя заслуга, — ответил Шлегель на немой вопрос монаха. — Эти четыре фолианта стояли в кабинете моего дяди, профессора истории в Мюнхене. Я допускаю, что издание, которым пользовался он, было более поздним… А вот и труды отцов, наделенных всеми возможными добродетелями: Василия Великого, святого Амвросия…

Он пошел вдоль полок. Упоминание о святом Амвросии, кажется, успокоило старика и подозрительность, с которой отец Мауро относился к своему гостю, окончательно улетучилась.

— Известно ли вам, что монахи-бенедиктинцы составляли его житие прямо здесь, в этой самой комнате… — взволнованно прошептал он.

— Какой замечательный памятник человеческой мысли его «Пять книг о вере», — подхватил Шлегель. — Но как странно!..

Он вдруг остановился. Его удивленный возглас заставил отца Мауро подойти ближе.

— Что случилось, полковник?

— Рядом со святым Амвросием стоит весьма странный том. «О природе райских птиц и туканов», Париж, издательство «Левайян», одна тысяча восемьсот первый год, — прочел он громко. — Что делает этот труд натуралиста среди творений отцов Церкви?

Отец Мауро и сам, казалось, остолбенел от удивления.

— Мне известно, что голубь может символизировать Святой Дух и вашу трогательную покровительницу, — сказал офицер, — но я бы не решился на этом основании объявить орнитологию разделом богословия…

— Мне кажется, я знаю, чья это работа, — воскликнул отец Мауро, сделав строгое лицо. — Коррадо! — гневно крикнул он. — Где ты, бездельник, покажись, раз уж ты сейчас мне понадобился!

Ответа не последовало.

— Это юный послушник, которого прислали мне помогать, — объяснил монах. — Тот еще подарочек… Уже не первый раз он ставит книги куда попало!

Шлегель, видя, что старик покраснел от негодования, попытался его успокоить.

— Апологетика и теология — слишком суровые материи для молодых людей, — негромко сказал он. — Хотя сам я еще подростком начал интересоваться всем этим.

И он широким жестом обвел заставленные книгами полки, на которых играли солнечные блики. Суровое лицо монаха впервые за весь день озарилось улыбкой.

— И снова я сожалею о том, что был таким раздражительным и таким… — начал было он, но не смог закончить фразу.

Его прервал новый грохот взрыва, от которого задрожали стекла. Совсем близко прогремел взрыв более сильный, чем все предыдущие, раздался звон разбитого стекла, и часть верхних полок с грохотом обрушилась вниз. Сотни драгоценных томов полетели с шестиметровой высоты и попадали на пол. От удара их переплеты вывернулись, и стала видна внутренняя отделка. Они были похожи на раздетых старух. Потом все стихло. Отец Мауро смотрел на эти разрушения молча, не веря собственным глазам. Руки у него дрожали, а лицо стало белым, как листы пергамента, устилавшие пол. Он рухнул на стул и несколько минут сидел в полной прострации.