Ольга Миленина - Вольный стрелок

А потом какие-то шишки банковские понаехали на «мерсах» «шестисотых» и менты с ними из Москвы, генерал даже был. А соседа и напарников его следователь давай опрашивать. И соседу так хитро — что, мол, видел? А он просек уже и отвечает — да ничего я не видел, труп только. А у следака рожа сразу довольная — раз просек, в чем дело, живи тогда. Хотя один хрен обыскали и соседа, и напарников — не сперли ли чего? А потом — умер банкир от сердца, прихватило ночью, а рядом никого. А вы радуйтесь, что агентству вашему не предъявляют, — а то, мол, по-разному можно повернуть…

Рассказчик перевел дух, вытирая покрытый испариной лоб, — и потянулся к пятому уже бокалу. И, не спрашивая, можно ли заказать еще, снова позвал официанта, потребовав пива и заодно креветок, потому как мясо с картошкой он уже сожрал.

Это нагло так было — демонстративно требовать свое за то, что я услышала. Но я не собиралась возмущаться — в конце концов, предлагая ему сходить в ресторан, я была готова расстаться с сотней долларов. А тут даже при его тяге к пиву и непомерном аппетите — непонятно, куда в него, тощего, столько влезало, — можно было ограничиться пятьюдесятью. И следовало признать, что его информация — в которую я все еще не могла поверить до конца — этого стоила.

— А я как раз в среду встал, башка трещит — наотмечался накануне, — а в кармане голяк. — Перепелкин снова закурил свой «элэм» — хотя следовало сказать ему спасибо, что это не зайцевская «Ява», которая все грозится нанести ответный удар американскому «Мальборо» — примерно такой же, какой наши «Жигули» наносят их «фордам» и «линкольнам». — А мне в редакцию переть. Хоть пива выпить по дороге, не то не доеду, в метро помру. Дай, думаю, к Петьке зайду, хоть полтинник перехвачу до пятницы — он мужик свой, меня уважает. Я о нем писал как-то, когда в газетенке криминальной трудился. Звоню-звоню — а там голый Вася. А потом шаги такие, будто бабка какая идет, еле ноги переставляет. Думаю, что такое? Он с женой, Валькой, живет вдвоем, а Вальке на работу с утра, она в магазине продавщицей рядом с нами, — че, думаю, за бабка объявилась? Мать, что ли, его или Валькина к ним приехала? А тут он открывает — здоровенная шайба, а скрюченный пополам, рожа перекошенная, за спину держится. Я ему — ты че, Петь, нажрался, что ль, да на улице упал да поморозился? А он жмется. А потом — давай, говорит, Вов, примем по полтинничку, может, полегчает. Ну и приняли…

Да, может, ты пиво не пьешь, а водочки хочешь? Я мешать не люблю — но чтоб ты выпила, готов. Хочешь?

— О, что вы, я за рулем! — Я лучезарной улыбкой поблагодарила его за заботу — приятно, что он готов был ради меня пойти на жертвы, тем более такие страшные. — Спасибо.

— Ладно, я пивка пока. — Шестой бокал опустел — в Перепелкине было уже три литра пива. — Так слушай — я немного принял, похорошело мне, а Петька прям стакан сразу накатил. Обидно мужику, что здоровый такой, а его как собаку отдолбили, — вот и раскололся. Так-то из него слова не вытянешь, я его сколько раз просил, чтоб рассказал про тех, кто в поселке живет, — кто водку жрет, кто блядей вызывает, кто гулянки с бабами устраивает или жену колошматит. Люди-то при бабках, известные, статейка бы получилась атасная. А он ни в какую — выпрут, говорит, за такое. А тут сам начал — все и выложил. А уж как рассказал, застремался — просить начал, чтоб его не упоминал, а то выпрут из агентства. Я ему — понятное дело, Петь. А сам думаю — хер-то я молчать буду, раз такие дела.

Ну и говорю — пойду, Петь, пора. А он просек, просить стал, чтобы я не писал, — сотку баксов взаймы, говорит, дам, отдашь, когда сможешь, только не пиши. Жалко мужика стало, я ему и говорю — да не буду я. Прикинулся, что сам в жопу уже пьяный, — и свалил. Я ж журналист, ты пойми, — как я могу молчать, когда такое услышал?

Говорить ему, что он слишком высокого о себе мнения, я не стала. И что пишет он не для того, чтобы открыть людям истину, — а чтоб гонорар заплатили и зарплату повысили. И что хотя фамилия банкира не указана, тот, кто знает, о ком речь, легко может вычислить, от кого исходит информация. А значит, соседа своего он все-таки подставил — при этом наверняка взяв у него якобы взаймы сотню долларов за молчание.

Я далека была от того, чтобы его осуждать, — не судите, да не судимы будете. Тем более что мне знакомо ощущение, когда получаешь потрясающую фактуру, а тебя просят хранить ее в тайне. Жуткое ощущение, честное слово.

Особенно болезненное в те времена, когда я была настоящим стервятником — готовым писать о ком и о чем угодно. Таким бескомпромиссным стервятником, не расположенным никого щадить. Беспощадным вскрывателем нарывов на теле общества, готовым в поисках фактов клевать любую падаль, плюющим на последствия своей статьи и руководствующимся только одним мотивом — читатель должен знать правду.