Ольга Миленина - Вольный стрелок

— Что именно вы ему дали, Лена? — Я не могла ждать, когда она успокоится моей «житаниной», — надо было ковать железо, пока оно горячо.. — Какие таблетки вы ему дали и кто вам сказал их ему дать? Ну же, Лена, — я ведь обещала, что все останется между нами, скажете и уйдете. Ну?!

— Ну кто — в училище рассказывали кое-что, и бабушка у меня сердечница.

— Она посмотрела на меня непонимающе, вызвав во мне приступ ненависти. Потому что она, похоже, начала играть — похоже, я ошиблась, не задавив ее сразу, и она оправилась от шока, вызванного моим появлением, и вспомнила, что с ней пообещали сделать, если она кому-нибудь расскажет, и теперь стала крутить. — А я ему и не дала ничего — я не нашла, а он спал…

Я шумно втянула в себя воздух, заставляя ее посмотреть мне в глаза — и увидеть, что я очень недовольна тем, что слышу. И это вот невинное выражение на ее лице меня не обманет.

— А он не просыпается, — закончила она, не отводя глаз. — Я будить начала, до шеи дотронулась — а он не дышит. Я испугалась, еще проверять стала — зеркало к губам, и пульс щупать, а он… Я знаю, что надо было позвонить, милицию вызвать, а я так испугалась, оделась — и бегом. Там темно, машин нет, дорога пустая, холодно — а я бегу и плачу, так страшно. Хорошо, ехал мужик один — подумал, может, что меня изнасиловали, спрашивал, может, в милицию отвезти.

Прям до дома довез. Я бы позвонила, честное слово, обязательно бы позвонила — просто мне так плохо было. Я его любила, а он умер — я неделю лежала, думала, сама умру…

— Лена, мы ведь с вами договорились! — Я повысила голос, не сомневаясь, впрочем, что она и так понимает, что я ждала от нее совсем другого и очень ею недовольна. — Если вы думаете, что я с вами шучу, тогда мы сейчас проедем к нам, и не знаю, когда вы от нас выйдете. Так, может быть, лучше сказать мне честно, что именно произошло, — и спокойно уйти?

— Но я ведь честно — я ведь все сказала! — На лице была обида, искренняя такая, открытая, детская прямо. — Я пришла, стала будить, а он мертвый. Ему плохо было в сауне, ему полежать спокойно надо было, таблетки выпить, а он еще хотел — я же не знала, что так будет. А убежала, потому что испугалась, страшно в доме стало одной с ним. Я потом подумала, что нельзя было так, надо было сидеть там, пока не приедут, — но страшно, и спрашивать бы стали, а я ему никто, и родители бы узнали, и…

Это было странно — но мне казалось, что она не врет. Все же она слишком растеряна была моим появлением, слишком шокирована, чтобы так врать и верить, что я приму эту идиотскую версию за чистую правду. Абсолютно идиотскую — потому что никто не сомневался в том, что его убили. Люди из «Нефтабанка», из «Бетты», Уральцев, Ира Соболева — да все считали, что Улитину помогли умереть. И потому поверить в ее рассказ я не могла. Одновременно чувствуя, что она не врет.

— Вы хотите сказать… — Я даже не знала, как сформулировать мысль, и потому запнулась. — Вы, Лена, хотите сказать, что Улитину стало плохо от того, что он слишком много занимался в ту ночь сексом, и он умер от сердечного приступа? Вы хотите сказать, что вы не давали ему никаких таблеток и в доме, кроме вас, никого не было — и что он умер сам?

— Ну конечно, никого не было — я и он. А таблетки — я хотела, но не нашла, а он спал, я же сказала. — Она смотрела на меня так, словно подозревала, что я пьяная или сумасшедшая и именно по этой причине не могу понять простейших истин. — И убежала…

Я покачала головой, пытаясь успокоить прыгающие в ней мысли. И закурила, отметив, что у меня трясутся руки. Ощущая, что мне вдруг стало жарко — хотя я была легко одета. И, затянувшись, посмотрела ей в глаза, посмотрела устало и испытующе — помня о том, что. я следователь Елен-ская. Опытный, суровый, безжалостный следователь. И встречая ее чистый, невинный взгляд.

— Значит, вы хотите сказать, что он умер сам? — переспросила, просто чтобы не молчать. — Вот взял — и умер. Сам. И все?

— И все… — Она явно не понимала, чего я от нее хочу. — Вам разве этого мало?

Я вдруг поняла, что, если не приму меры, у меня вот-вот начнется истерика. Самая натуральная истерика — с идиотским смехом и рыданиями. Потому что я уже ждала, что вот-вот услышу от нее имя того, кто заказал Улитина, — а услышала версию, в которую не верил никто. Включая меня саму.

Если бы я одна думала, что его убили, а все прочие пытались бы меня опровергнуть, то было бы нестрашно услышать то, что я услышала от нее. Но ведь все считали точно так же-и даже отрицавший это Хромов прислал ко мне комитетчика Куделина, заявившего, что меня хотят заказать, потому что я назвала тех, кто стоял за убийством Улитина. Так что никто — н-и-к-т-о — не сомневался, что Улитин умер не сам.