Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть

Когда Оливер фон Боденштайн, старший комиссар и начальник отдела по расследованию особо тяжких преступлений при Региональном управлении уголовной полиции в Хофхайме, вернулся в половине десятого домой, единственным живым существом, встретившим его, была собака, приветствие которой показалось ему скорее смущенным, чем радостным, — верный признак угрызений совести. Причину этого смущения Боденштайн унюхал еще до того, как увидел. Позади у него был тяжелый и нервный четырнадцатичасовой рабочий день плюс скучнейшее совещание в главном управлении, обнаруженный в Эшборне скелет, который его начальница, криминальрат [2] Криминальрат ( нем. ) — советник уголовной полиции. доктор Николь Энгель, с ее пристрастием к англицизмам, назвала «cold case», [3] Cold case ( англ. ) — нераскрытое преступление, расследование по которому приостановлено до появления новой информации. и на закуску еще отвальная вечеринка одного коллеги из отдела К-23, которого переводят в Гамбург. У Боденштайна урчало в животе: на вечеринке, кроме спиртного в огромном количестве и чипсов, ничего не было. Он с мрачным видом открыл холодильник, но не обнаружил там чего-либо отвечающего его гастрономическим привычкам. Неужели Козима не могла хотя бы что-нибудь купить, если уж не приготовила ему ужин? И где она вообще? Он прошел через прихожую, игнорируя зловонную кучу и лужу, которая благодаря электрическому отоплению пола подсохла, превратившись в желтоватое пятно, и поднялся по лестнице в комнату своей младшей дочери. Кроватка Софии была, как и следовало ожидать, пуста. Наверное, Козима взяла ребенка с собой. Звонить ей у него желания не было — она же не удосужилась оставить ему хотя бы записку или прислать эсэмэску!

Едва Боденштайн успел раздеться и направиться в ванную, чтобы принять душ, как зазвонил телефон. Трубка, конечно же, не стояла на базе в прихожей, на комоде, а лежала неизвестно где. С растущим раздражением Боденштайн отправился на поиски, наступил в гостиной на какую-то валявшуюся на полу игрушку и выругался. Когда он наконец обнаружил трубку на диване, звонок оборвался. В ту же секунду в замочной скважине входной двери повернулся ключ, и собака возбужденно залаяла. Вошла Козима, держа на одной руке сонного ребенка, а в другой огромный букет цветов.

— Так ты, оказывается, дома! — сказала она вместо приветствия. — Почему ты не взял трубку?

Боденштайн сразу же вспыхнул, как спичка.

— Потому что мне пришлось ее искать! А ты куда пропала?

Не ответив и никак не отреагировав на то, что он стоял в одних трусах, она прошла мимо него на кухню, положила букет на стол и протянула ему Софию, которая окончательно проснулась и громко захныкала. Боденштайн взял дочь на руки. Судя по ударившему ему в нос запаху, памперс срочно нуждался в замене.

— Я послала тебе несколько эсэмэсок, чтобы ты забрал Софию у Лоренца и Тордис, — сказала Козима, снимая плащ. Она выглядела смертельно уставшей и раздраженной, но Боденштайн не чувствовал себя виноватым.

— Я не получал никаких эсэмэсок.

София заплакала и стала вырываться у него из рук.

— Потому что твой мобильник был выключен! — резко произнесла Козима. — Ты же еще месяц назад знал, что мне сегодня нужно в Музей киноискусства на открытие фотовыставки, посвященной Новой Гвинее. Ты же обещал сегодня прийти пораньше и посидеть с Софией. Поэтому когда ты — как всегда! — не явился и не ответил на мои эсэмэски, я попросила Лоренца забрать Софию к себе.

Боденштайн с ужасом вспомнил, что и в самом деле обещал Козиме пораньше вернуться домой. Оттого что он совершенно забыл об этом, он разозлился еще больше.

— У нее уже памперс лопается! — сказал он и слегка отстранил от себя ребенка. — Кстати, собака сделала в прихожей кучу и еще лужу в придачу! Ты же могла ее хотя бы просто выпустить, когда уходила. А еще тебе неплохо было бы как-нибудь при случае купить каких-нибудь продуктов, чтобы я после долгого рабочего дня мог найти в холодильнике хоть что-нибудь съедобное…

Козима не ответила. Она смерила его таким взглядом из-под приподнятых бровей, что он почувствовал себя безответственным мерзавцем, отчего пришел в ярость. Она взяла у него из рук плачущего ребенка и пошла наверх, чтобы помыть и уложить его спать. Боденштайн в нерешительности потоптался на месте. В нем отчаянно боролись гордость и благоразумие. В конце концов победило последнее. Тяжело вздохнув, он достал из шкафа вазу, налил в нее воды и поставил цветы. Потом принес из кладовки ведро и рулон «клинекса» и принялся устранять следы несанкционированной собачьей жизнедеятельности. Ссориться с Козимой ему хотелось меньше всего.