Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть

— Привет, Тоби, — сказала она и нервно улыбнулась.

Они не виделись десять лет — он не хотел, чтобы она навещала его.

— Привет, Надя, — ответил он.

Ему было странно называть ее этим чужим именем. В жизни она выглядела лучше, чем по телевизору. Моложе. Они стояли друг против друга, смотрели друг на друга и медлили. Ветер с шорохом гнал по мостовой сухую осеннюю листву. Солнце спряталось за густыми серыми тучами. Было холодно.

— Здорово, что ты опять на свободе. — Она обняла его за талию и поцеловала в щеку. — Я рада видеть тебя, честно.

— Я тоже рад.

Произнося эту пустую формулу вежливости, он спросил себя, действительно ли он рад. Радость совсем не похожа на это чувство отчужденности, неуверенности. Она убрала руки с его спины, поскольку он, судя по всему, не собирался отвечать на ее объятие. Когда-то она, соседская девчонка, была его лучшим другом, а ее существование в его жизни — чем-то само собой разумеющимся. Надя заменила ему сестру, которой у него никогда не было. Но все это осталось в прошлом. Изменилось не только ее имя: бойкая Натали, больше похожая на мальчишку, которая стеснялась своих веснушек, своей брекет-системы и своей груди, превратилась в Надю фон Бредо, знаменитую и всеми любимую актрису. Она осуществила свою честолюбивую мечту, оставила далеко позади деревню, в которой оба они выросли, и вскарабкалась по социальной лестнице до самого верха. А ему даже на самую низкую ступень этой лестницы дорога теперь заказана. С сегодняшнего дня он — бывший зэк, который, хотя и отсидел свой срок, вряд ли может рассчитывать на то, что общество встретит его цветами и братскими приветствиями.

— Твой отец не смог освободиться, поэтому я и приехала за тобой.

Она отступила на шаг, избегая его взгляда, так, словно его скованность передалась и ей.

— Спасибо.

Тобиас поставил чемоданчик на заднее сиденье, а сам сел вперед. На светлой коже сидений не было еще ни одной царапины, в салоне стоял запах нового автомобиля.

— Bay! — произнес он с искренним восхищением и посмотрел на торпеду, которая напоминала кабину самолета. — Классная машина!

Надя коротко улыбнулась, пристегнула ремень и, не вставляя ключ в замок зажигания, нажала на кнопку. Мотор в ту же секунду завелся и тихо, ровно заурчал. Двумя уверенными маневрами она вывела свой внушительный автомобиль на дорогу. Тобиас скользнул взглядом по мощным каштанам, стоявшим перед тюремной стеной. Вид на их верхушки из окна его камеры десять лет был для него единственным визуальным контактом с внешним миром. Эти деревья, менявшие свой облик в процессе смены времен года, были единственной реальной точкой соприкосновения с этим миром; остальная его часть утопала в рыхлом тумане за тюремной стеной. И вот теперь он, осужденный за убийство двух девушек и приговоренный к десяти годам лишения свободы, отсидев свой срок, должен был вернуться в этот туман. Хотел он того или нет.

— Куда тебя отвезти? Может, поедем ко мне? — спросила Надя, выезжая на автостраду.

В своих последних письмах она не раз предлагала ему пожить первое время у нее, говорила, что места в ее франкфуртской квартире больше чем достаточно. Мысль не возвращаться в Альтенхайн и не сталкиваться лицом к лицу с прошлым была заманчивой, но он отказался.

— Может, потом, чуть позже, — ответил он. — Сначала я хочу домой.

Старший комиссар полиции Пия Кирххоф стояла под проливным дождем на бывшем военном аэродроме в Эшборне. Ее белокурые волосы были заплетены в две короткие косички, выглядывавшие из-под бейсболки. Засунув руки в карманы куртки-пуховика, она с непроницаемым лицом наблюдала за своими коллегами из экспертного отдела, закрывавшими брезентом глубокую яму. При сносе одного из аварийных самолетных ангаров экскаваторщик обнаружил в пустом подземном резервуаре для горючего несколько человеческих костей и череп и, к большому неудовольствию своего начальства, вызвал полицию. И вот работа стояла уже два часа, и Пия имела сомнительное удовольствие слушать нескончаемые тирады возмущенного бригадира, многонациональная ремонтно-разрушительная команда которого при появлении полиции мгновенно сократилась вдвое. Бригадир закурил сигарету — третью за последние четверть часа — и поднял плечи, как будто это могло помешать дождю литься ему за воротник. Поток его проклятий и ругательств не прерывался ни на минуту.

— Мы ждем патологоанатома. Он скоро должен приехать.