Аркадий Гендер - Проксима лжи

— Что вы имеете в виду, Федор? — нахмурилась Ольга. — Что сходится?

— Все сходится, — еще раз улыбнулся Федор. — У меня. А вот у вас — нет. Дело в том, Оля, что в вашем рассказе есть несколько моментов, которые никак не стыкуются с действительностью. Хотите послушать?

— Разумеется, — прищурилась Ольга.

— Одну секунду, — извинился Федор. — Только проверю Ирину.

Жена мирно спала в ванной. Вода была в меру горячая, ее уровень не грозил Ирине захлебнуться, и Федор вернулся в комнату.

— О том, что Ирина на самом деле не была заложницей, я понял еще там, на пустыре, — не садясь, начал он. — Ее ухо пахло шампунем. Слишком сильно, чтобы предположить, что это — еще с дома. К тому же запах был не ее. Зная, какая она чистюля, само по себе неудивительно, что в чужом месте она решила помыться. Только вот чрезвычайно маловероятно, чтобы зверюга-похититель, забравший женщину из квартиры в одном исподнем, предоставил ей в месте содержания, вернее — заточения, ванну и дорогой шампунь. Потом в бардачке Геландевагена я нашел странную вещь — шерстяные носки. Причем это были старые, рваные домашние Иринины носки. Само по себе это ни о чем, вроде, не говорит, но, опять-таки, странно. Сейчас, после вашего рассказа, эти странности прояснились, но вот некоторые другие — нет. Более того, появились новые.

Федор маятником ходил из угла в угол, и методично, словно преподаватель, рассказывающий студентам доказательство сложной теоремы, раскладывал все по полкам.

— Сначала о тех, которые просто не прояснились. Когда я приехал той ночью в Коровино, я еще с порога хотел выговорить Ирине, что она оставила незапертой входную дверь. Раньше, когда Полька была маленькой и плохо спала, Ирина часто так делала, чтобы я, когда приходил, не гремел замком. Но, во-первых, мы это уже давно не практиковали и, во-вторых, случай был явно не тот. Ну, потом мне, понятно, стало не до мелочей. Однако то, что форточка в комнате была открыта гораздо шире, чем я ее оставил накануне, я заметил, хотя и не придал этому никакого значения. Это на следующий день, когда я вычислил позицию снайпера, я отметил, что будь той ночью форточка открыта не так широко, пуля не смогла бы попасть в голову Алексея, не разбив стекла. А, может быть, и вообще не могла попасть, потому что ей помешала бы форточная рама. А Ирина, кроме того, что чистюля, еще и неженка тепличная. Чтобы она открыла зимой шире форточку, этого просто не может быть. Куницын тоже вряд ли стал бы это делать, потому что в нашей квартире для пребывания в стиле «ню», мягко говоря, слишком свежо. От сквозняка форточка тоже открыться не могла, так как на ней стоит ограничитель. Так кто же открыл форточку? И — зачем? Не для того ли, чтобы голова Алексея все-таки оказалась на линии огня?

Потом я напряг память, и вспомнил еще кое-что. Например, что Ирина, ожидая меня, выпила тазепам. Похоже, ей очень нужно было, чтобы я думал, что она на самом деле вырубилась после разговора со мной. Только потом я сообразил, что таблетка тазепама на Иринину массу, да с алкоголем погрузила бы ее в сон минимум до утра, а она «проснулась» меньше, чем через полтора часа. Чрезвычайно маловероятно, даже учитывая ее взвинченное состояние. Вот если бы она выпила полтаблетки, это было бы еще туда-сюда, но половинок в пузырьке не было, я проверил.

Опять же, кодовый замок на кейсе был открыт. Конечно, Куницын вынимал оттуда любимый Иринин коньяк, и можно было бы предположить, что после этого он просто не повернул колесики. Если бы я много раз не видел своими глазами, как Алексей Дмитриевич запирает замки даже тогда, когда ему явно понадобится вновь открывать их через минуту, я бы так и подумал. Так кто же открыл замки?

Потом я дословно вспомнил Иринины слова, когда она позвонила мне по телефону. Экстрагированно, без эмоций и повторений, текст был такой: «Ты где? Приезжай скорее! Он мертв, мертв! Лучше бы я не включала свет! Это ужасно! Я не вынесу, забирай его от меня!» Она явно была пьяна, потом ее сразу начало рвать. Я, естественно, ничего не понял, но воспринял смысл этой фразы так: «Случилось нечто ужасное, приезжай, защити меня от того, что я увидела, включив свет». И — поехал. Но почему она сказала «забирай», а не «забери»? Согласитесь, что «забирай» говорят, когда присутствует некий элемент первоначальной договоренности. Странно, даже учитывая состояние Ирины в этот момент — ведь она всегда гордилась своей «природной» грамотностью! Ну, вот мы и подошли к нестыковкам в вашем рассказе.