Алина Егорова - Драгоценности Жозефины

Он написал ей стихотворение. Долго подбирал слова. Правда, вышло не очень складно. Юра бросил ей самолетик на балкон. Попал только с пятой попытки, а до этого самолетик пролетал мимо. Застрял в ветках дерева, и пришлось делать новый.

Но надо быть начеку.

Серый и компания заловили его в классе перед уроком французского. Француженка еще не пришла, а немногочисленных одноклассников они попросили выйти. Серый вытащил из кармана смятый листок бумаги, в котором Юра узнал свой не долетевший до Таниного балкона самолетик.

– Твое сочинилово, Мандельштам хренов?

– Кто так пишет, придурок? Я тебя сейчас писать научу. Бери мел, пиши: «Я придурок, я дебил, я чмо». И без ошибок давай. «Я даун», – продолжал диктовать Серый. – И от себя что-нибудь добавь.

«Я серое убожество», – вывел Юра.

– Годится, – похвалил Серый. – Теперь подпишись.

«Завадский Сергей», – написал Юра.

– Что? Вот урод! Ну, ты меня достал!

Прозвенел звонок, зашла учительница, а за нею гурьба ребятни.

– Завадский! Что за приступ самоуничижения? Стирай свои заметки.

Учительница французского была одной из немногих, которую все слушались. И не потому, что она была злой, нет. Она отличалась невероятной женственностью: звенела изящными браслетами, на шее и в ушах носила изысканные украшения, высоко закалывала волосы, которые выбивались и падали на лицо. Преподаваемый ею предмет очень ей шел. Легкая блуза с рюшами, длинная юбка с высокой талией, шерстяной жилет, туфли на тонких каблуках. От нее исходило обаяние, которое чувствовали все – и коллеги-учителя и ученики. Никогда не повышала голоса, она говорила тихо, с завораживающей хрипотцой, усмиряя хулиганов одним лишь взглядом своих шоколадных глаз. Серый, привыкший дерзить учителям, с француженкой делался смирным. Он вообще робел перед такими вот женственными женщинами.

– Это не я писал, – буркнул он.

– Стирай, не рассуждай, – скомандовала она иронично.

Под хохот семиклассников, красный как рак, Сергей тер доску, кидая колючие взгляды на своего врага. Юра как ни в чем не бывало наблюдал за ним со своей второй парты.

– Спасибо, Завадский, можешь быть свободен, – выпроводила его учительница.

– Оревуар! – прошелестел Серый.

После этого случая Серый взбесился. Обуреваемый жаждой мести, вместе со своей шайкой он стал преследовать Юру. В школу ходить стало небезопасно. Юра воспринял происходящее как игру: он разведчик, орудующий в тылу врага. На шахматах их учили просчитывать партию, и Юра просчитывал. Он предупреждал действия Серого на несколько шагов вперед. Ему даже нравилось ускользать из-под носа преследователей, оставляя их в дураках. Наигравшись в кошки-мышки, Юра нарочно открылся, когда Серый был один. Увидев Завадского, сидящего во дворе на скамейке с ногами, как курица на насесте, он прошелся чуть в стороне от него, но так, чтобы тот его заметил. Серый наживку закусил – тут же соскочил со своего насеста. Он ринулся за Юрой вслед. Несколькими прыжками догнал его, положил руку на плечо, потянул на себя.

– Молись, Суслик! – говорил Серый уже в полете. Он не успел опомниться, как оказался на газоне. Попытка подняться и засветить сопернику в глаз не удалась – Завадский снова распластался на траве.

Серый ошарашенно смотрел на Юру – тонкого, как тростинка, мальчика, который был младше его на два года, ниже ростом и уже в плечах. И вот этот «суслик» справился с ним играючи, как с котенком. Серый, привыкший уважать силу, впервые посмотрел на Юру другими глазами. Теперь перед ним стоял не суслик, а достойный соперник.

Охота прекратилась, больше шайка Серого Юру не преследовала. Сказать, что хулиганы прониклись к нему теплыми чувствами, нельзя – встретив его, они кидали на парнишку косые взгляды, но не задирались – проходили дальше. Негласный пакт о ненападении сохранялся до дискотеки, посвященной началу осенних каникул, на которой Юра осмелился пригласить Таню на танец.

Бывают такие вечера – тихие, уютные, с сиреневым в оранжевую полоску небом. Они сочетаются с одиночеством и горячим глинтвейном или пахнущим мятой чаем. Таким вечером хочется укутаться в плед и жечь свечи. Свечи обязательно нужно поставить в подсвечник, глинтвейн налить в высокий бокал, а плед должен быть клетчатым, и хорошо бы еще, чтобы в доме пахло дождем. Весь день Таня бесцельно бродила по городу, выбирая тихие улочки и набережные. Они словно были созданы для неторопливых прогулок и размышлений. Особенно ей нравились Фонтанка и канал Грибоедова своим деревянным Банковским мостиком. Придя в старую дедову квартиру, Таня распахнула деревянные рамы, впуская в комнату свежесть. Вид из окон был, мягко говоря, не впечатляющий – двор-колодец он и есть двор-колодец: четыре бетонных стены с желтоглазыми окнами, чернеющее пятно арки и, если задрать голову вверх, будет виден прямоугольник неба. Зато со двора тянуло свежестью после опрокинувшегося на город дождя. Раньше Таня очень не любила мрачный дом своего деда, как и его двор и неприглядную Кадетскую линию, на которой он стоял. А теперь он ей казался милым, она нашла в нем особое очарование – этакую красоту в уродстве.