Виктор Мясников - Водка

Одной Чечни было более чем достаточно. Когда на чаше весов лежит большая кавказская война, а на другой сколько-то там тысяч гектолитров незаконно произведенного алкоголя, то черт с ней, с водкой. Власть и сама все это прекрасно понимала, поэтому никто не пытался контролировать водочное производство или закрывать заводы Осетии, Дагестана, Ингушетии и Кабардино-Балкарии. Предпочитали перехватывать товар на пути в Центральную Россию.

Грузии транзитный спирт давал два доллара пошлины с каждой тонны. Валютные доходы маленького, но гордого государства были слишком малы, чтобы брезговать такими деньгами. Впрочем, деньги оказались вполне приличными, ведь счет шел на десятки тысяч тонн. После того, как курортное побережье Абхазии вместе с мандариновыми плантациями и делянками табака оказалось в руках местных сепаратистов, экспортные доходы страны резко упали. Откуда долларам взяться? Чайные плантации были доведены до ручки ещё в советское время. Грузины, как известно, чай не пьют, им вина достаточно. Тот же Шеварнадзе в свое время дал негласную установку на сворачивание чаеводства. Вино и фрукты оказались не конкурентноспособны по сравнению с испанским и греческим товаром. А никакого другого транзита, кроме спирта, ждать не приходилось. Именно поэтому в порту Поти были экстренно рождены морские части погранвойск Республики Грузия. На скорую руку была перекрашена в военно-морской цвет пара сейнеров, на них поставили по крупнокалиберному станковому пулемету ДШК и подняли флаги. Россиян, которые охраняли морскую границу СНГ в соответствии с межправительственным договором, попросили убраться из порта Поти. Прочие участки они могли охранять по-прежнему. А в Поти пошли танкера со спиртом. И прозябавший порт начал оживать.

А в Арцхойском ущелье произошла очередная трагедия. Ночью на дорогу обрушился камнепад и смахнул в реку "сто тридцатый зилок". Этот старый бензовоз, черный, словно закопченный, с едва проглядывающей надписью "Огнеопасно", стоял очень неудачно. Склон горы над ним был хоть и пологим, но очень каменистым. Откуда-то с самого верха вдруг сорвалась пара здоровенных глыб и сдвинула всю осыпь. Бензовоз скатился с дороги и боком лег на речную отмель. Из продавленной цистерны весь спирт вытек, и наутро в Нижнем Арцхое мальчишки руками ловили пьяную форель и усачей. Водителя, спавшего в кабине и очнувшегося уже в воде со сломанным ребром, на руках отнесли к таможне, в больницу его отвезли пограничники. Его напарник, выспавшийся днем, а ночью распивавший вино с какими-то новыми приятелями, остался сторожить искалеченную машину. Интересно, что "зилок" был астраханским, туда же и направлялся. За все время арцхойского стояния это был единственный случай схода каменной лавины. Ходили разговоры, что глыбам помогли сорваться.

Случай этот ещё на один градус поднял накал страстей, бушующих вокруг застоявшейся колонны спиртовозов. И это вселяло оптимизм в скучающих водителей, хотя некоторые опасались новых придумок хозяев застрявшего в горах груза. Особенно переживал грузин Михо. Его "Колхида" стояла прямо перед молоковозом Мамеда.

- А если они решат кого-нибудь убить или поджечь? - восклицал он, сверкая черными влажными глазами. - Своих осетин, конечно, не тронут. А кого тронут, спрашивается? Конечно грузина!

Михо был молод, едва ли старше тридцати. В нем было под метр девяносто росту, и он походил на складной метр, который постоянно складывают-раскладывают и гнут в разные стороны. Темпераментный Михо не мог усидеть на месте, ему надо было постоянно с кем-то разговаривать. При этом он размахивал руками и наклонялся к собеседнику. Иконописное смуглое лицо, влажные черные глаза и густая черная борода делали его похожим на проповедника. Только непременная сигарета портила этот образ. Да ещё постоянная привычка запускать пальцы в свои курчавые волосы. Все разговоры Михо в конечном счете сводились к сексуальной тематике. То ли он просто на этом зациклился, то ли и вправду был гиперсексуалом.

- Вот я приезжаю домой, да. Захожу, сажусь обедать. - Глаза Михо увлажняются ещё больше и начинают блестеть. - А она раздевается догола и ходит передо мной. Наливает харчо, приносит, а сама совершенно голенькая...

Рассказы эти слушали с удовольствием. И Мамед тоже слушал. Он только не понимал, как можно такое рассказывать про собственную жену. Ведь это все равно, что на самом деле голую выставить на всеобщее обозрение. Он свою Гюзель полностью обнаженной и не видел ни разу. Это же неприлично. Да и нечего там смотреть. Но рассказы возбуждали его. Так что крашеной шлюхе не понадобилось его разогревать.