Андрей Молчанов - Брайтон бич авеню

Он покидал печально известный своей преступностью город Нью-Йорк, отправляясь на западное побережье, в Сан-Франциско, к землякам, недавно эмигрировавшим туда из Союза. Земляки имели влиятельных родственников в тамошней общине, и уж на что на что, а на работу таксистом Алик мог рассчитывать. Жить ли на берегу Тихого океана или Атлантического - принципиальной разницы для него не представляло.

Уже стемнело, когда он подъезжал к Манхэттену - каменной сказке с подсвеченными шпилями и куполами небоскребов, миллиардами огней, отражавшихся в Ист-Ривер, перечеркнутой мостами, - символу Америки, созданному великолепной фантазией зодчих со всего света.

А через час столица мира сгинула за спиной и зарябила в глазах Алика светящаяся в ночи выпуклыми пирамидками разметка скоростной дороги, уходящей на запад. Рядом на бархате сиденья тускло блестел натуральной крокодиловой кожей портфельчик с тридцатью пятью тысячами зеленых...

Как оказалось впоследствии - фальшивыми, вот почему столь и беспокоились о портфельчике бандиты, опасаясь, что дилетантов-распространителей быстренько выявит ФБР... Но печальную эту истину Алик узнает уже в Сан-Франциско, когда хозяин бара, родственник тамошних Аликиных друзей, сунув первую же сотенную в машинку для проверки купюр, возвратит Адольфу деньги обратно, покачав укоризненно головой...

Ему-то, впрочем, Алик денежки и запродаст: по настоящей пятерке за ненатуральную сотню. Сплавит ему же Алик по дешевке и приобретенное по кредиткам испанца барахло...

С разочарований начнется бытие Бернацкого на западном побережье.

ИЗ ЖИЗНИ БОРИ КЛЕЙНА

Боря Клейн являл собой образец истинного арийского красавца. "Белокурая бестия" - про него. Мужественное лицо, пронзительные голубые глаза, твердый подбородок, фигура атлета, напор и жизнелюбие.

Отжаться от пола двести раз или пробежать по размытой от дождя пашне тридцать километров не составляло для Бори никакой трудности. О незаурядной физической силе его говорит один из эпизодов, когда столкнулся Боря лоб в лоб на "Жигуленке" с "КамАЗом", управляемым нетрезвым водителем, и попытался водитель в ужасе прозрения с места происшествия скрыться, ибо "Жигуленок" представлял из себя жестяное месиво, а уж что случилось с водителем - описать мог лишь протокол судебно-медицинской экспертизы; и скрылся уже, как думалось пьянице, когда, сдав задом с односторонней улицы, куда в дурмане заехал с обратной стороны, он ринулся прочь, но вдруг, километра через четыре, притормозив на светофоре, увидел в зеркальце размашисто бегущую фигуру с рулем от "Жигулей" в руке. И прежде чем сообразить, что это и есть живой труп, был извлечен из "КамАЗа" наружу, серьезно рулем бит и представлен для разбора происшествия в ГАИ.

Помимо фантастической силы, присутствовал в Боре логический, присущий немцам ум, но ум живой, гибкий, социально отточенный, - видимо, оттого стал Боря в свое время кандидатом математических наук, однако от стези преподавателя-доцента в вузе отказался и, презрев зарплату в несколько сотенных, подался в круги иные, близкие к теневой экономике, валютчикам и спекулянтам автомобилями.

Комбинации на этих поприщах Борей выдумывались изящные, прибывали деньги, появилась дача в подмосковной Малаховке, "ауди", на которой, помимо бизнеса, ездил он в леса, где бегал в снегах, а затем, разгоряченный, голышком купался в сугробах водилось за ним такое пристрастие, как у других, например, к регулярным возлияниям.

Так бы и жил Боря не тужил, если бы к персоне его не стали активно присматриваться милицейские власти да и запутался он в великом множестве женщин, слепо его обожавших.

Четырех жен с девятью детьми содержал Борис. А кроме того, познакомившись как-то с заезжей американкой-аспиранткой, завел с ней нешуточный роман, получив впоследствии известие из Америки, что там, в заокеанской дали, рождена его иностранной подружкой дочь и зарубежная его семья ждет не дождется отца.

Вот и возникла у Бори мысль: а не свалить ли? От опасности воздаяния за свершенные валютно-спекулятивные мероприятия, от притязаний на него многочисленных супружниц, да и вообще... Не нравилось Боре в стране трудящихся. С каждым годом представлялась она ему все отчетливее и отчетливее в образе некоего динозавра - огромного, с маленькой головкой и прожорливой зубастой пастью; динозавра, пожирающего самого себя: свою плоть, мозг, топчущего все вокруг... Взять хотя бы экологию. Снега, в которых он бегал, становились подозрительны в смысле чистоты, равно как и леса, где они лежали. А уж о городах и говорить не приходилось. Радиация, смог, грязь все нарастающей волной давили на здоровый организм Бори; законодательство кололо, как выскочившая из матраца пружина, напирал и личный фактор: прознав друг о друге, закружили карусель со скандалами и угрозами обремененные здоровыми Бориными отпрысками супружницы, и пришлось Борису на всякий случай выкупить себе вызов на постоянное жительство из государства Израиль, благо фамилия его арийская сходила в этой стране за иудейскую.