Андрей Молчанов - Брайтон бич авеню

- Тогда, - заявил внук, - в комод себе положи этого гада, но чтоб меня перед людьми не позорил! Тоже, выставил мразь всякую вместо иконы...

Вот что внук сказал. Он, старик, и ответить не смог, оторопел. Этак о человеке, который богом был для страны, который и войну выиграл, и народ накормил, и цены снижал каждый год, и...

Даже всплакнул старик. День себе места не мог найти. А потом понял: если в газетах такое, разве внук виноват? Образумить мальчишку надо, правду ему рассказать... Попытался. А внук и слушать не захотел, отмахнулся; а тут еще грузины пришли в дом - опять коробки с иностранными надписями выносили, а после другие приехали и новые коробки принесли... Вот коробкам-то этим иностранным внук и молится, а в них приборы тоже иностранные, непонятные, кино там какое-то показывается через них, и чувствует старик, нехорошее кино, ихнее, империалистическое... И предупреждал ведь внука: держись подальше! - а тот снова отмахивается - мол, говорит, это при Сталине твоем такое кино не в почете было, а сейчас только такое и смотрят. А раз вошел старик в гостиную: внук спит, телевизор работает, а по телевизору-то... ох, да такой разврат, такой... И два голоса говорят. Один вроде по-русски, другой по-иностранному... Точно. Спелись с Америкой. И телевизор не выключить - ни кнопок нет, ни рычажков, тоже американский, видать. Окрутили молодежь капиталисты. Эх, внучок, внучок... Товарища Сталина в ведро! А у самого, как у бабки-богомолки, исусы на стенках и девы-марии, позор-то! И опять - почему на работу не ходит? Говорит, на дому работает. Но не инвалид же! Насчет партии тоже... Все в семье партийные, а этот - ни в какую! Мне, заявляет, партвзносы - разорение, на моих партвзносах завод соорудить можно! Не удался внук. Всем парень хорош: и его, старика, не обижает, всегда еду принесет, белье сдаст в прачечную, в комнате приберет, а вот жизнь неясную ведет, неясную... но и что скажешь? - ведь понимается где-то, словно бы изнутри, что мир за окном в ладу с внуком, ему принадлежит мир этот - странный, чужой мир. Смотрит на него старик из окна, долго и пристально смотрит. Что-то знакомое осталось: каланча пожарная стоит, как и прежде стояла, церковь... Но не те Сокольники стали, не те... А ведь родился он здесь, вырос, мальчишкой бегал среди улочек грязных с лепившимися друг к другу домишками деревянными... Нет домишек уже. И тот, первый кирпичный, в котором комнату получил свою, первую, тот тоже сломали. Теснятся теперь громады каменные, асфальт повсюду, если бы не каланча и не церковь - ничего бы и не узнал. Другим стал мир. Таким он его представлял, когда в революцию рабочих агитировал? Когда о коммунистическом будущем им говорил? Нет, такого и представить себе не мог. Эх, показать бы тогда тем работягам и солдатам гражданской мир сегодняшний ахнули бы. Да только не их это мир все-таки оказался, другого в нем много, враждебного. И не коммунизмом этот мир зоется, нет. Хотя и райком партии есть, поздравления каждый год аккуратно оттуда приходят, и паек в магазине получить можно как ветерану партии - значит, есть партия, и ценит она его, но вот куда смотрит только? С Америкой этой опять-таки... А может, в Америке коммунисты верх взяли? Мирно как-нибудь? Без революции? Не ясно. Но на водку-то чего цены подняли? Туда, в Америку ее всю переправляют, оттого и так? А нам остается мало?

Эта мысль постепенно окрепла. Все, наверное, туда и идет. И не только водка. Продукты тоже туда. И машины, наверное... да.

Внук вон что говорит - на машину нынче не один год в очереди стоять надо, много за границу отправляют... Но тогда что они нам за это? Кино, что ли, гадость ту, которая из коробок, всю квартиру заставивших? Иль одежду, что на внуке, не одежда, обноски какие-то - разноцветно все, пятнисто, как в цирке клоун... Зачем такое кино и одежда нужны? Вот раньше... и костюм добротный недорого, и мясо, и балык в магазине, и рюмочные дешевые... С работы пришел, выпил, хозяйка стол накрыла, а там и телевизор поглядели - умный советский фильм. И песни красивые, и герои душевные... Сытый, по-хорошему усталый засыпаешь, а утром - гудок. И - цех, запах масла, станков гуд... Вот куда бы вернуться. А туда, если что и возвращает, водка. А она в Америку, проклятая, идет, в Америку!

ИЗ ЖИЗНИ АДОЛЬФА БЕРНАЦКОГО

С Сан-Франциско для Алика Бернацкого начался его стабильный этап жизни по подвалам Америки.

Земляки из Свердловска, арендовавшие дом, отвели в нем для Алика благоустроенное подземелье, и стало оно первым в цепи иных, последующих - выше Алик уже не забирался.