Фридрих Незнанский - Ошибка президента

Турецкий напряженно молчал, не прерывая собеседника, но и не соглашаясь с ним. Он ждал, что еще скажет этот странный человек.

– Вы их культурненько в «Матросскую тишину» – и то, если вам пофартит. Ну, посидят годик, отдохнут. Как теперь при вашей демократии положено: ужин из ресторана будут заказывать, тут тебе и телефон, и цветной телевизор. А потом или амнистия, или «за отсутствием состава». Нет уж, будь моя воля, они бы баланду из параши хлебали. – Тимофеев замолчал, но с полминуты глаза его и все лицо, сжимавшиеся кулаки продолжали приговор. Чуть успокоившись, он продолжил: – Уж я бы нашел, я бы придумал такие пытки, которые им и не снились. И главное, чтобы ОН попался, я бы его покромсал, я бы убил его, но сначала он припомнил бы тот день. И умылся бы слезами. Он бы молил меня о пощаде, но я бы его не пощадил…

Турецкий подумал, что скромный сторож с молочного завода мог бы при других обстоятельствах вырасти в первосортного офицера внутренних войск, дослужиться до начальника лагеря, заработал бы за служебное рвение орден Трудового Красного Знамени, никак не меньше. Может, и Героя соцтруда. У такого бы все план перевыполняли.

Постепенно речи Тимофеева становились все более бессвязными, напоминая больше бред больного или безумца, чем речь нормального человека. Турецкий понял, что никакой новой информации он здесь не получит, и решил, что нора идти.

Он поднялся:

– Ну что же, Вячеслав Михайлович, – большое вам спасибо. Вы мне сообщили очень ценную информацию.

Он выбрался из-за стола, перешагнул через разбросанные по полу грязные предметы, назначения которых он не знал и не хотел знать, и направился к двери. Он бы побежал, так ему хотелось поскорее вырваться из этой вонючей берлоги, но сдерживал шаг, стараясь не выдавать отвращения, которое вызывали в нем и сам хозяин, и его жилище.

Видя, что гость уходит, а к Попердяке гости приходили нечасто, тот поспешил за Турецким. К тому же Саша был не просто гость, а первый, в сущности, человек, с которым Тимофеев мог обсудить главное горе и главную страсть своей жизни – жажду отомстить обидчикам, из которых Скронц и Пупок занимали только второе место, первое же держал он – Леха Алай, он же Алексей Шилов.

И теперь в лице этого следователя в его дом вдруг постучалась судьба. Он понял, что сможет наконец отомстить, пусть не так, как мечтал годами, лежа на нарах, искусанный клопами, как представлял себе, когда пилил лес электропилой, когда кормил комаров в Заполярье. Пусть не сбудется то, чего он хотел, и все же очень хотелось, чтобы Леха взгремел сам. Пусть бы даже «культурненько в тюрьму», но чтобы схлопотал вышку или хотя бы на всю катушку – пятнадцать.

– Александр, как вас, – задыхаясь, он бросился вслед уходящему Турецкому.

– Борисович, – ответил тот.

– Александр Борисыч! Куда вы торопитесь, посидим, поговорим. Душу вы мне растравили… Я вот сейчас молочка можайского, – нашелся хозяин. Откуда-то – Турецкому показалось, чуть ли не из-за пазухи, – появился обгрызенный сальный стакан.

– Нет-нет! Я молоко не люблю, – поспешно отреагировал Турецкий, а про себя подумал: «Интересно, если бы было очень надо, одолел бы я 200 граммов этого молочка или все-таки вырвало бы?»

– Александр Борисыч, ты мне вот что скажи, тебя как в Москве найти-то? А то вдруг я по своим каналам узнаю чего. У меня ведь свои канальчики-то остались кое-какие.

– Сейчас я напишу вам мой телефон в Мосгорпрокуратуре, а если меня там не найдете, можно звонить начальнику МУРа Романовой.

– Баба? – с недоверием покачал головой Тимофеев,– Хотя о ней я слыхал, вроде бой-баба. Ладно, понял.

– Так что, если что-то узнаете, это будет большая помощь.

– Тогда просьбица у меня. – Тимофеев смотрел на Турецкого странно, как-то хитро и просительно в одно и то же время, и это казалось почему-то ужасно противным.

– Пересмотр дела? – спросил Турецкий.

– Да нет, какой там пересмотр, – махнул рукой Тимофеев. – Это и не старайтесь, не получится. Что ж, разве я не понимаю, в какой мы стране живем. Нет, когда будете брать его, Леху то есть, вы ему только одно слово скажите: «Попердяку помнишь, бля?» Ну даже и без «бля», если вам должность не позволяет. Посмотрите ему в глаза и спросите: «Помнишь Попердяку, сука?» Обещаете?

Турецкий заколебался.

– Гражданин следователь, я ведь только за это и стараюсь.

– Хорошо, только без «суки».

– Пусть без «суки», – махнул рукой Тимофеев, – но только чтоб он знал, что я его сдал.