Фридрих Незнанский - Ошибка президента

Он снова посмотрел на фотографию.

– Можно, конечно, прогнозировать пополнение во многих случаях, но не во всех, поверьте мне. Сколько худощавых лиц за сорок лет превратились в лица с двойным подбородком, я вас спрашиваю? Множество! Значительно меньше округлых стали худыми, в основном это происходит из-за желудочных болезней.

– Так вы считаете, Семен Семенович, что ничего не получится?

– Ну нет, этого я не говорил, Саша, что вы, – Моисеев улыбнулся. – Попробуем, посмотрим. Я так понимаю, что вам это надо срочно?

– Хорошо бы получить уже вчера, да только…

– Если надо вчера, будет завтра, – ответил Моисеев. – А сегодня мы сделаем несколько копий этой вашей карточки, вдруг что случится. Как я догадываюсь, негатив утрачен.

– Увы, – развел руками Турецкий.

Тем более. Приходите часа через два, будет готово.

Двух часов, которые ему дал Моисеев, Турецкому хватило на то, чтобы заехать домой и повидаться с Ириной. Он звонил ей пару раз из Князева, но, как всегда, ограничивался лишь самыми общими фразами.

– Господи, Сашка, как я рада, что ты жив, – заплакала Ирина.

– Да что ты, с чего ты взяла, глупенькая моя?

– Знаешь, я уже поняла, чем меньше ты рассказываешь, тем опаснее дело, – ответила Ирина. – А последнее время ты только молчишь. Поэтому я и боюсь.

– Я обязательно расскажу тебе все, только не сейчас, – пообещал Турецкий. – Хорошо?

– Ну вот ваши карточки, узнаете? – Моисеев с улыбкой протянул Турецкому три одинаковые фотографии.– По-моему, стало лучше. Современное оборудование, Саша.

Турецкий взглянул на новые фото. Точнее, это были уже не фото, а лазерные распечатки с компьютера. Они стали, во-первых, в полтора раза крупнее оригинала, отпечатанного сорок лет назад в Князеве, кроме того, были убраны царапины, пятна и прочие дефекты, увеличена резкость, так что предметы и лица оказались значительно четче. И если бы не платья и прически конца пятидесятых, по качеству это изображение можно было бы легко принять за фотографию из современного западного журнала.

– И вот вам мой совет, Саша, – сказал Моисеев. – Возьмите эту фотографию и пойдите с ней в милицию. Нет, не к Романовой. Найдите старого участкового или оперуполномоченного, паспортистку, наконец, которая работала сорок лет назад там, где жили эти ребята.

– Но сорок лет прошло, Семен Семенович!

– Так и что же? Саша, вы хотите сказать, что те, кто работал сорок лет назад, уже лежат в могиле? Тогда и мне, значит, пора, я ведь сорок лет назад уже работал в Коминтерновской райпрокуратуре Москвы. И не первый год. Мне было уже за тридцать. А что вы думаете, сколько мне лет сейчас? Конечно, – продолжал он, – люди эти вышли на пенсию, могли уехать куда-то, но попробовать стоит, очень даже стоит. Если эти мальчики, а особенно вот эти, они уж и не мальчики, – Моисеев указал пальцем на двух других молодых людей, сидевших рядом со Скронцем, Пупотей и девушками, – как-то у них фигурировали, то они, конечно, их вспомнят. Может быть, даже очень и очень интересное. Попомните тогда старого Моисеева.

– Спасибо, Семен Семенович, вы мне подали просто гениальную мысль.

«Тимирязевская академия, – размышлял Турецкий, листая ведомственный справочник. – Это, пожалуй, семьдесят четвертое. Вот: Ивановская, 30».

Начальник семьдесят четвертого отделения принял Турецкого сразу. Выслушав его просьбу, он задумался, а потом сказал:

– Я-то здесь по вашим меркам человек новый, меня самого семь лет назад перевели сюда из двадцать первого. Есть тут у нас одна сотрудница, она с молодости здесь, со всеми знакома, и вообще, как при «застое» говорили, «рабочая династия», а память – не надо ни компьютера, ни картотек. – И набрал номер местного телефона:

– Зинаида Дмитриевна, зайдите на минутку.

Он еще не кончил говорить, когда открылась дверь и вошла пожилая секретарша.

– Коллега из прокуратуры интересуется историей сорокалетней давности. Вы, я думаю, скорее сообразите, кто бы мог ему помочь? – попросил начальник.

Выслушав Турецкого, она задумалась на минуту:

– Боюсь, вы немного ошиблись адресом. Формально этот пруд целиком на нашей территории, но тот берег пруда попал к нам более-менее случайно.

– Да, знаете ли! – перебил ее начальник. – Бред какой-то! Когда этот Железнодорожный район учредили?

– В семьдесят седьмом.

– Значит, наше отделение чуть ли не двадцать лет страдает. Четную сторону начала Большой Академической оставили в Тимирязевском районе, а добираться до нее надо через Железнодорожный. Можно и напрямую, но или через Тимирязевский парк, или вплавь, через пруд. У нас один умник назвал этот кусок Калининградом: знаете теперь, чтобы на поезде попасть в Калининградскую область, надо чуть ли не литовскую визу получать. Жилых домов в этом «Калининграде» почти нет, но стадион «Наука» – наш, пляж – наш. Сплошная головная боль! Моя карьера началась с того, что у одного академика на пляже карманы обчистили, он эту шантрапу заметил, подбежал, схлопотал по морде, а они дорогу перешли и уже в Железнодорожном районе. Мужик дотошный, умудрился через пять минут с лодочной станции до меня дозвониться, всю компанию описал. Я звоню в шестнадцатое, а там идиот какой-то: «К нам сигналов не поступало, свяжитесь с райотделом»…