Тихон Астафьев - Гильзы в золе - Глазами следователя

— А сани? А сумка? — выдохнул он мне в лицо. — А труп? А может, тяжелораненый?.. Да как же мы вернемся в город?

Я сказал, что провожатые потеряли дорогу.

— Что ты сказал? Это — правда?..

Майор шел позади всех и еще не знал об этом. Теперь ему уже нельзя было принять то решение, о котором он первоначально думал, нельзя было предложить людям идти к месту, которого никто не мог указать.

Я был уверен, что он откажется от мысли продолжать поиски.

Я почти угадал. Почти.

Старик сказал, что он приказывает всем идти назад. Всем.

Но когда все вздохнули с облегчением, он добавил, что сам остается.

— Я имею право рисковать только собственной жизнью.

Его решение казалось нам бессмысленным. И все-таки нам стало стыдно.

Один за другим мы заявили о своем желании остаться с ним.

— Ну что ж, тогда рассыплемся цепью, чтобы захватить как можно больший участок, и пойдем в гору, к хутору. Так мы не потеряем направление.

Теперь мы уже не видели друг друга. Я перекрикивался со своими соседями, а они со своими. Голоса слышались и спереди, и сбоку, и сзади. Минут через пятнадцать я стал. Дрожали ноги. Я взялся обеими руками за нижние ветви дерева, чтобы удержать тело в вертикальном положении. За ворот тулупа с веток посыпался снег. Я закрыл глаза, и по телу стала разливаться приятная легкость. Я слышал крик соседа справа, но отзываться не хотелось. Он кричал все настойчивее и настойчивее.

— Сашка! Ну, Сашка же!

Я очнулся, когда он, измученный, дотащился до меня и стал трясти за плечо что было силы.

— Да проснись же, замерзнешь!

Услышав крик соседа, он громко отозвался:

— О-го-го-о! Слы-ышу!

Потом на мгновение наступила тишина. И в этот миг до нас вдруг донесся какой-то непонятный звук. Мы замерли. Через минуту звук повторился. Мы явственно услышали конское ржание. Оно раздалось в каком-нибудь десятке шагов впереди нас.

— Лошади! — радостно воскликнул я.

— Ло-ошади! — закричали мы в один голос.

— Ошади!.. — понеслось по лесу.

— …оади!

Скоро все мы собрались в кучу. Вспыхнул фонарик.

Лошади были запряжены в пароконные сани и стояли, зацепившись за дерево и уткнувшись дышлом в ствол. Они заржали потому, что услышали наши голоса.

В санях лежала кирзовая сумка, в ней какие-то квитанции и тетрадь с карандашными записями.

Никакого трупа ни в санях, ни около них не было. Впечатление лежащей фигуры производил грубый, негнущийся плащ, в свое время невысушенный и теперь задубеневший на морозе.

Ребята на лыжах сделали несколько кругов вблизи этого места. Ничего подозрительного они не увидели, сколько ни шарили фонариком. Мы распрягли лошадей. Они пугливо вздрагивали, озябшие и заиндевелые. Сани оттащили от дерева. Упряжь распутали. Коней снова запрягли.

Все влезли в сани. Туда же втащили полузамерзшую собаку. Майор закрутил вожжи за передок саней.

— Лошади сами найдут дорогу! — сказал он.

Кони вывезли нас за просеку, которая оказалась рядом, и затрусили по ней.

Минут через сорок мы были в хуторе.

Первым попался нам на глаза сторож промтоварной лавки. Он проговорил зевая:

— Сани? Сани бригадира. И сумка его.

Мы нашли хозяина сумки в одном из домов. Он объяснил, что лошади испугались собак и оторвались.

— Сначала думал, что они на конюшне. Заглянул — нет. Все бригады обежал. Тоже нет. С ног сбился. Мотаюсь. А они…

Бригадир не ожидал, что лошади умчатся в лес и зацепятся там за дерево.

«Следствие» окончилось.

Чтобы согреться, мы решили выпить по стопке. Все радовались тому, что происшествие оказалось пустяковым.

С полчаса мы сидели с хозяевами за столом. Начальник милиции даже произнес шутливый тост за общественный порядок. Когда наступила пора уезжать, майор наклонился ко мне и шепнул:

— Помоги встать. Моя пехота совсем отекла. Да постарайся незаметно. Неудобно мне от моих.

Его лысина стала розовой от смущения.

— А если сможешь, то и до саней. А там я сам.

В суете каждодневной некогда бывает присмотреться к людям. Только тогда я понял, почему мне с ним везет, почему третий год у нас нет нераскрытых дел. Между прочим, когда я уезжал сюда, старик звонил мне, просил в городе не задерживаться. А я вот три месяца здесь. Черт знает что!

Бригадир пустил галку в угол и объявил:

— Привал окончен. Распределяю разделы.

Мы приступили к составлению обвинительного заключения.

Я листал очередное дело, когда в дверь робко постучали. В комнату вошли рослый, чисто одетый юноша лет двадцати и изможденная женщина с увядшим лицом, на котором жили только глубокие, теплые глаза. Парень оставил в углу, неподалеку от двери, тяжелый рюкзак и несмело подошел к столу. Вслед за ним приблизилась и женщина.