Евгения Михайлова - Вечное сердце

– Эй, умники! – крикнул он. – Будем ехать или мечтать?

В ответ ему энергично замахали, явно приглашая остановиться. Он припарковался, с интересом наблюдая, как из золотой кареты выбирается маленький, юркий человечек.

– Ты что, не узнал меня? – радостно посмотрел на него Кузькин.

– Теперь узнал, Степаныч. Удобно ездить в этом цирке шапито? Нигде не жмет?

– Очень удобно! Хочешь – посиди. Там хоть спи, хоть гуляй.

– Спасибо, в другой раз.

– А у меня того… Дело закрыли за недоказанностью.

– Да понятно.

– Слушай, я чего сказать хотел. Если тебе что-то надо, вопрос решить какой с недвижимостью… Ты обращайся. Я всегда помогу. И цены у меня другие.

– Это предложение? Ну, ты щедрый мужик. Так я обращусь! Мне, как говорится, ни попить, ни переночевать негде.

– Так я буду ждать. Телефончик запиши.

– Ну, я как-нибудь найду… В архиве. Слушай, это у тебя не Лосихин за рулем?

– Он! Взял водителем. Его из органов поперли. А паренек хороший.

– Плохой паренек. Продаст тебя при первой возможности.

– Кому?

– Да хоть мне. Если мне купить захочется. Ладно, ты рот закрой, а то муха залетит. Увидимся. Громыхай.

Сергей подъехал к отделу по расследованию убийств, вошел в кабинет Земцова. Тот о чем-то оживленно говорил с Масленниковым.

– Проходи, Серега. Мы тут Каменского к процессу готовим. Убийство доказано одно – Лидии Зальцевой. Он показал, что мать она сама убила, из алчности, Александр Васильевич это подтвердил. К смерти девушек он тоже отношения не имеет. Получал информацию с кладбищ, когда узнал о деятельности мастера. Но первые три трупа Васнецов похитил сам. На том кладбище, о котором ты говорил.

– Что с этой парочкой садомазохистов?

– Работаем. Делаем, что получается. Могут отделаться убийством по неосторожности.

– Как они Марину нашли?

– Увидели выходящей из института, понравилась. Потом послали за ней этих ребят – дебилов до конца жизни, она приняла приглашение. Слушай, мы еще ничего не сказали ее отцу, Александру. Может, ты?

– Надо подумать. Без него, наверное, нельзя обойтись, но лучше ему в суд не приходить. О процессе над Маланцевой я знаю. Поет соловьем, обличает пороки общественной и частной жизни. Думаю, тут все пойдет как по маслу. Что, собственно, и ее устроит. У каждого на роду свой дом. Ее – тюрьма. Ладно, поехал я, как всегда, собираюсь отдыхать от непосильного труда.

– Давай, Сережа, – мягко произнес Александр Васильевич. – Ты отдых точно заслужил… Только не могу тебе не сообщить новость. Вскрыта одна из могил, где похоронена вторично девушка, ставшая куклой Васнецова. Проверяем другие могилы.

– Опаньки! Накаркали вы все-таки! И кто подозревается? Есть идеи?

– Да кто угодно. Начиная с ректора университета – в роли заказчика, разумеется, и кончая родственниками, которые решили заработать.

– Так. Отвечаю. Меня это даже не заинтересует. Здоровье важнее.

– Да? А у нас спрашивали о тебе именно в этой связи. Клиенты хорошие.

…Таня с Дэвидом шли пешком домой, вдыхали то, что с натяжкой можно назвать свежим воздухом, строили планы на вечер.

– Только не телевизор, – сказал Дэвид. – Или пусть он работает в комнате, а мы будем чай пить на кухне.

– У меня такая каша в голове, – вдруг выпалила Таня. – Я даже не подозревала, что могу так много думать. Мы видели людское горе, страх, разочарование… А думаю я вот о чем. Мы, конечно, любим Сережу, он наш друг, но не дай бог нам стать его клиентами.

– Здорово сказано, – восхитился Дэвид. – Я тоже слишком много размышляю. Не хотел тебе говорить, но я прочитал дневник сумасшедшего, который делал этих страшных кукол. Сережа дал. Мне было интересно, как врачу…

– Ой, не надо.

– Да я не о нем. Я о себе самом. Я решил, что этот безумец таким чудовищным способом искал любовь, красоту… А находил только боль и смерть. Я же свой шедевр просто подобрал однажды утром на дороге. Сонную толстуху, которая думала о колбасе.

– Ты чего?

– И в ней – вся красота и любовь мира. Вот чего.