Светлана Гончаренко - Победитель свое получит

Илья вздохнул. Вот так комплимент!

– Ты боишься меня и поэтому никому ничего не скажешь, – спокойно заметил Алим Петрович. – Сам знаешь: будешь болтать – умрешь. Кому мне можно было все это сказать? Я один, кругом жеребцы. Мне плакать хотелось. Теперь легче! Теперь иди, Илюшка. Не бойся! Я тебе хорошо сделаю. Я тебя в охрану переведу, хочешь? На видеокамере сидеть будешь, хочешь? Сможешь?

Илья благодарно кивал. Правда, сидеть сиднем и высматривать на тусклых мониторах, не стащил ли какой-нибудь покупатель пачку пельменей, ему не очень хотелось. Но он был рад, что Алим Петрович больше не плачет и в нем, Илье, не нуждается. Кажется, теперь можно подняться и уйти? Уйти, не получив статуэткой по затылку или кальяном под дых? Вот счастье!

Илья привстал из проклятого кресла, в котором у него даже ягодицы вспотели. Он стал осторожно пробираться к дверям.

– Стой, Илюшка! – сказал вдруг Алим Петрович и снова помрачнел лицом. – Ты ее помнишь?

– Анжелику Витальевну?

– Да. Помни ее! Красивая, белая, большая. Глупая! Свою крепко держи – как там ее зовут? Аня?

– Ксюша, – подсказал Илья тоскливым шепотом.

– Ксюша. Есть такое имя. Имя хорошее. Красивая? – вдруг оживился Алим Петрович.

– Не очень. Так себе. Конечно, ничего, но не очень.

Не хватало еще, чтобы Бальдо пожелал увидеть Тару!

– Красивую бы тебе надо, – заметил Алим Петрович. – Но эту все равно держи, от себя не пускай никуда. Корми хорошо, пои, подарки дари – любить будет. Но следи за ней хорошо! Они все глупые.

Глупые, глупые! Да у кого ума хватит понять, как случились такие страшные вещи?

Илья в тот день машинально, но очень охотно грузил фуроровские тяжести. Когда потеешь и кряхтишь, минутами удается совсем не думать.

– Илюшка, влюбился, что ли? Маяковский от страсти дрова колол, а ты ящики таскаешь, – потешался начитанный Снегирев. – Смотри, только на Аньку не посягай – Анька потенциально уже моя.

– Срамец ты, Потапыч! Как только язык поворачивается такие слова изо рта выпускать, – одернула его уборщица Мухина.

– Я не с вами говорю, леди, а с молодежью. Да, Илюшка, я в сравнении с тобой крутой мачо. Ты глянь на себя: в глазах ни искры мысли, нос висит, вместо начищенных штиблет дурацкие кроссовки. Кто на тебя западет?

– Отстань от парня, Потапыч, – вдруг глухо сказал Толян Ухтомский. – Не видишь, что ли, у человека на душе плохо. А тут ты трындишь! Уйди. Плохо ему.

Кто, как не Толян, мог понять, что такое настоящая тоска!

Но прошел и этот страшный день. Конец у него выдался самый обычный – быстрая осенняя тьма и дождь.

Илья выскочил из «Фурора» и пошел по знакомой пустой аллее. На ней не водились больше чудовища. Они не пялились красными глазками с помоек, не хлопали драными крыльями и не норовили залепить пощечину мокрым тополиным листом. Все страшилы и пугала умерли! Остался один настоящий страх и настоящая смерть, которую Илья все еще не мог себе представить. Он шел и очень хотел, чтобы дождь сделался сильнее, чтобы ветер завыл сиреной и холод пронял до костей. Тогда вышло бы что-то вроде таскания ящиков – средство забыть и не думать.

– Здравствуйте!

У, этот чинный, писклявый голосок! Он послышался сзади. Тут же Снарк, жизнерадостный, как всегда, дал Илье дружеского пинка в поясницу.

Илья остановился.

– Где вы были вчера? Я вас искала, – с укором сказала Алена Фролова.

Она показала знакомый фуроровский пакет, бирюзовый в свете дня, но бурый в потемках. В пакете, кажется, снова были молоко и хлеб.

– Я думал, ты деду передачу в обед носишь, – сказал Илья.

– Вчера да, ходила в обед. Полчаса с веревкой возилась, пока привязала. Вас же не было! Куда вы подевались? А сегодня после школы пришлось идти с бабушкой к зубному, потом в музыкалку.

– У, так ты еще и играешь? – усмехнулся Илья. – Не на гармошке ли?

– На фортепьяно. В этом нет ничего смешного! Почему вы уходите с работы раньше времени? Хорошо еще, что вчера к дому номер 18 никто не приходил – ни днем, ни вечером.

– Я знаю.

– Откуда?

– О, я все знаю! Люди на серой «Волге» ездили совсем в другое место. Как раз и днем, и вечером…

– Зачем ездили? Тоже кого-то убивать? – в ужасе спросила Алена.

– Скорее всего.

Илью передернуло. Он вдруг подумал, что Алим Петрович мог вечером нанять парней из «Волги», чтобы похоронить Изору. Никак не мог Илья представить ее зарытой в палые листья! Все виделась она ему живой, своенравной, движущейся. Все топала она тугой длинной ногой с убийственным каблучком и никак не умирала в его мозгу! Он часто и с удовольствием расправлялся со своими нордическими злодеями. Это было легко. Враги исчезали навеки, обращаясь то синим дымком, то горсткой костей, похожих на куриные, то маленьким нежарким пламенем. Живые люди должны умирать иначе. Придется к этому привыкать.