Распределение по рабочим местам волновало всех. Закон зоны ничем не отличался от закона всей страны - план любой ценой. За этим бдительно следил актив - крепкая, сплоченная когорта осужденных, отбывающих длительные сроки и рассчитывающих на досрочное освобождение. Не выполнил норму один - минус всей бригаде. Возможности своих "золотых рук" я знал досконально. Вбитый мною гвоздь обычно сворачивался штопором и не держал даже собственного веса. По счастью, работа попалась неплохая. Инструментальный участок, куда меня определили, не имел плана выработки. В двух небольших цехах стояли токарный, фрезерный, сверлильный, шлифовальный станки. В закуте орудовал сварщик Коля Мурашко - задумчивый паренек с длинным бледным лицом. Работал он умело, спокойно. Не лез в дела жуликов и администрации, понимая, что его приговор - десять лет за разбой с убийством - шансов на досрочное освобождение не дает. Не спеша работали за двумя верстаками слесари. Обстановка приятно контрастировала с беготней и неразберихой основного производства.
Мастер Иван Степанович Матвий, пожилой седоусый толстячок, был как бы воплощением размеренной жизни инструментального участка. В свободное время в обмен на продукты ребята делали замки с нарезными ключами, подковки с вваренными осколками фрез, высекающие из асфальта снопы искр.
Нынешний фрезеровщик должен был в течение месяца, если ничего не случится, уйти на "химию", и в моем лице готовилась ему замена.
- Вот станок, ручки туда, ручки сюда... и- поехал.
Что его всерьез интересовало, так это не принес ли я из тюрьмы денег.
Приспособления для основного производства приходилось изготовлять не часто, времени хватало. Случались и казусы. Включив стол на автоматический ход, я забыл выдернуть ручку, и она, бешено вращаясь, так саданула меня в промежность, что у меня разом отнялись ноги, я едва не потерял сознание. Но обошлось без серьезных повреждений.
"Окончивших" было процентов десять от общего числа осужденных. Каждый день один из нас назначался дежурным по отряду: остальным надо было ходить на занятия. Первый раз меня поставили дежурить уже через несколько дней после выхода в зону. Работа не пыльная: сиди у входа на стуле, вставай, когда входит кто-то из администрации, ори во всю глотку: "Отряд, стройся!" и вообще - следи, чтобы в здании все было "по делу". Зато на работу ходить не надо. Вечером я, как и положено, прокричал:
- Отряд, выходи на поверку! - и устроился читать взятую в библиотеке книгу. После подъема и перед отбоем вся зона выстраивалась пятерками по отрядам для проверки на плацу. Пересчитывали - не сбежал ли кто. Так и в этот раз: зона построилась на плацу - одного нет. Кого? Новенького. А новенький, то есть я, сидит с книжкой на стуле дежурного. Нашли меня и привели на плац.
- Ну, если из-за тебя снимут баллы, готовься,- прошипел председатель совета отряда. Он ждал суда на "химию", и каждое нарушение могло для него оказаться роковым.
Вытолкнутый на середину плаца, я чувствовал себя бесконечно одиноким перед монолитом строя. Моя беспомощность, неприкаянность были настолько очевидны, что начальник колонии полковник Боровский рассмеялся.
- Ты какой день в зоне?
- Пятый, гражданин полковник.
- Как же его наказывать? Кто поставил новичка дежурить по отряду? Простим его, ребята? Становись в строй и помни - проверка дела святое. Все спать хотят. Верно, хлопцы?
Строй одобрительно загудел. Эпизод остался без последствий.
Через месяц приехала мать. Узнав о предстоящем свидании, ко мне подошел чернявый татарин из Антрацита Гавур. Рукав новой выглаженной куртки украшал ромб с вертикальной палкой: атрибут "бугра" отряда.
- Слушай, Дима, если к тебе кто приедет, попроси сто рублей. Мне они на воле во как нужны. А я вещей дам в зоне, продуктов. Я скоро уйду на "химию", но тебя земляки пригреют.
Мягко стелет, подумал я. Кто мне поможет, когда Гавур уйдет? Кому я нужен?
Подошел Румын - земляк и преемник Гавура на посту "бугра". Под его глазом красовался старый кровоподтек. Я еле сдержался, чтобы не усмехнуться - нашла коса на камень.
Из последнего карантина в отряд пришел Славик Ткач из Горловки. Ежик коротких, светлых, почти белых волос обрамлял крупное волевое лицо. Земляки встретили Ткача почтительно-радостно. Вторая судимость в семнадцать - не что-нибудь. Славик своих воровских взглядов не скрывал, но влиять на кого-либо не пытался. Смысл наколок на его теле был ясен всем: звезды на плечах и коленях - "никогда не встану на колени и погонов не надену", маленький воровской жучок, ползущий от пупка к ребрам и перстень "дорога через малолетку". Когда Славику пришла очередь убирать комнату, к нему привязался Румын.
Читать дальше