Владимир Безымянный - Выигрыш - смерть

Тогда, говорю, отгоним на улицу машину вместе с багажом и бросим. А он: "Ты вообще очумел? Увидит кто, номер запомнит. Машина наверняка в розыске. Да и кто поведет? Я еще не сбрендил, чтобы с мертвяком на краденой машине без документов по Москве разъезжать. Ты, если хочешь, бери тачку и езжай".

Ну, вот. Чего еще рассказывать? Под эстакадой кусок земли не заасфальтирован, чтобы масло в землю просачивалось, когда меняем, не стояло лужами. Там его и это... похоронили. Масла там столько, что вы своим миноискателем сроду бы не учуяли. Все, не хочу жить с камнем на сердце.

- А машину куда дели?

- Этого я не знаю, это не ко мне. Я что - гайки кручу, а вся бухгалтерия - у Федора Романовича. Что в синий перламутровый перекрасили так это я добровольно показываю. А номера нового не знаю. Когда покупатель с новым номером приходил, меня всегда Федор Романович в задней комнате запирал. Чтобы не подсмотрел, значит.

- Старый номер хоть запомнили?

- Скажете! Говорю же вам, что до смерти го "зубило" не забуду. Девятнадцать - сорок четыре.

- Эту машину МУР неделю ищет, а вы тут совмещаете похоронное бюро с автоцентром...

И вот из промасленной земли показался скрюченный труп. Обеими руками он прижимал к себе шило, пробившее сердце. Экспертиза установила: в момент гибели Бритвин находился в состоянии сильного наркотического опьянения.

Единственный кандидат на роль убийцы Лемешко, оказывается, отсутствовал по весьма уважительной причине. Таким образом, получалось, что он с неизвестным высокого роста сбросил мешок с трупом в реку, промчался по улицам в поисках удобного места, влез в багажник и покончил там с собой, оставив своему напарнику полмиллиона в качестве гонорара.

...Сикачу не хотелось тревожить Давыдова, хотя тот заведомо что-то скрывал. Прослушивание с санкции прокурора телефонных переговоров и перлюстрация его корреспонденции результатов не приносили. Давид Львович писем не писал, а на телефонные звонки отвечал кратко и односложно. Но, как говорится, отрицательный результат - тоже результат. Добрынин и Бреславец настаивали на аресте Давыдова, но Сикач медлил. Учитывая, что сам Давыдов не мог принимать участия в убийстве, оставалось ждать, пока он выведет на след настоящих убийц. В частности, того, кто сбросил вместе с одурманенным наркотиками Бритвиным тело Лемешко в Москву-реку, а потом скрылся, прикончив сообщника. Как в руки преступников попал Лемешко? Куда делся портфель с деньгами?

Сикач понимал, что стоит получить ответ на один вопрос, как прояснятся и остальные. Единственное, что можно было предъявить Давыдову,- это сокрытие того факта, что Бритвин приезжал к нему. Но Давыдов может просто все отрицать, ведь следствие опирается только на показания Прошкина.

Допрос тех же лиц по обстоятельствам нового убийства ясности не прибавил. Колокольникова, похудевшая и подурневшая, затравленно смотрела на следователя и твердила одно: "Всех нас настигнет смерть!" Прошкин и Гриценко, наоборот, на тюремном режиме выглядели посвежевшими. Но и они в один голос повторяли: "Это пошла раскрутка за большие деньги, никто теперь никуда не денется..."

Сикач сидел в кабинете, жевал черный хлеб, запивая его кефиром. Язва снова дала себя знать. Кроме того, мучила изжога. Было поздно, около половины второго. За окном стихал гул огромного города. Проспект за окном погрузился в почти полную тьму - выключили ночное освещение.

В кабинете Сикача тоже было почти темно, горела только маленькая настольная лампа. Сикач тупо уставился в пустой стакан из-под кефира. В подсознании шевелилось что-то мучительно важное, какое-то имя. Но как Сикач не напрягал мозг, вспомнить не мог.

Капитан спустился на улицу. Шел, вслушиваясь в тишину, изредка нарушаемую отдаленным визгом трамваев, смотрел на багровые отсветы неба. И внезапно, словно поскользнувшись на ровном месте, он на секунду потерял равновесие: Парамон! Вот оно! Парамон!

Сикач вспомнил слова Цеханского: "А скоро должен Парамон освободиться, Давид ему деньги проиграл..."

* * *

Александр Парамонов всю свою сознательную жизнь приносил человечеству исключительно вред. Разменять седьмой десяток при таком послужном списке что-нибудь да значило. Но годы в "зонах" не считались достаточным основанием для получения пенсии. Да и что эти крохи Парамону, который только на наркотики тратил три сотни рублей в день?

Девочки, напитки, побрякушки, тряпки и прочее баловство не интересовали Парамона. В лагерной робе он чувствовал себя удобнее и покойнее, чем в эластиковом "адидасе", игла же доставляла больше удовольствия и была надежнее, чем лживые шлюхи.