Дик Фрэнсис - Смерть на ипподроме (Кураж, Нерв)

Рассвело. Я услышал, как Джоан пошла в свою маленькую совмещенную кухню-ванную, чистила там зубы и варила свежий кофе. Донесся аромат жареного.

Субботнее утро. День Зимнего Кубка. Я медленно перевернулся с живота на бок. Все мышцы от шеи до талии были поражены скованностью.

В комнату вошла Джоан.

— Кофе.

— Спасибо.

— Как ты себя чувствуешь? — прозвучало совсем уж по-больничному.

— Жив. (Молчание.) Ну продолжай же, — не выдержал я. — Или стукни меня разок, или улыбнись. Но не стой с таким трагическим видом, будто сгорел Альберт-холл.

— Ну черт с ним, с Альберт-холлом, Роб! — ее лицо осветила улыбка.

— Мир?

— Мир.

Она даже присела на краешек тахты. Морщась от боли, я принял сидячее положение. Руки мои напоминали связки говяжьих сосисок.

— Который час?

— Около восьми. А что?

Восемь. Скачки начнутся в два тридцать. Я начал обратный счет. Мне надо быть в Аскоте самое позднее в час тридцать. А поездка туда в такси займет примерно пятьдесят минут. С возможными задержками — час. Чтобы привести себя в готовность, у меня остается примерно четыре с половиной часа. А чувствовал я себя так…

К какому же способу прибегнуть? Турецкие бани с парилкой и массажем? Но у меня слишком ободрана кожа. Можно размяться в гимнастическом зале. Можно проехаться в парке верхом — это было бы наилучшим выходом в любой день, кроме субботы, когда парк набит ребятишками…

— В чем дело? — спросила Джоан.

Я ей объяснил.

— Ты это всерьез? Ты действительно собираешься? Сегодня?!

— Собираюсь.

— Ну ты же не в форме!

— Об этом и идет речь, как побыстрее вернуть форму.

— Но тебе нужно хоть денек отлежаться в постели.

— Завтра полежу. А сегодня я скачу на Образце — участвую в борьбе за Зимний Кубок.

Она пыталась настаивать, но я объяснил, почему мне это так нужно. Насчет ненависти Кемп-Лора к жокеям и про все, что случилось со мной накануне вечером. Это заняло много времени. Передавая ей эпизод в пустой кладовой, я прятал глаза. Мне почему-то ужасно неприятно было говорить об этом зверстве. Даже ей. А повторить это я уже не смогу никому.

— Все понятно, — сказала она. — Так с чего начнем?

— С горячей ванны и завтрака. И если можно, послушаем сводку погоды.

Она включила радио. Передавали какой-то модерновый концерт. Наконец истерическая музыка прекратилась и последовал прогноз погоды.

«Во многих частях страны прошлой ночью отмечались слабые заморозки, — настораживающе мягким голосом сообщил диктор. — Сегодня они ожидаются вновь, особенно на открытых местах. В большинстве районов в ближайшие несколько дней ожидается сохранение холодной погоды.»

И далее:

«Прослушайте объявление:

Распорядители скачек в Аскоте обследовали скаковую дорожку в восемь утра и сделали следующее заявление: на ипподроме прошлой ночью была отмечена температура два или три градуса мороза. Но так как земля у барьеров защищена соломой, скачки состоятся обязательно.»

Джоан выключила радио.

— Ты окончательно решил ехать?

— Бесповоротно.

— Тогда, пожалуй… Я вчера смотрела эту передачу… «На скаковой дорожке»…

— Да ну!

— Если я дома, иногда смотрю ее с тех пор, как ты в ней начал участвовать.

— И что?

— Он, — теперь ей не надо было объяснять, кого она имеет в виду, — почти все время говорил о Зимнем Кубке: о лошадях и тренерах и т, д. Я все ожидала, что он тебя назовет, но он все насчет того, какая замечательная лошадь Образец, а о тебе — ни словечка. Он объявил: это такие важные скачки, что он сам лично будет комментировать финиш и возьмет интервью у победителя. И если тебе удастся выиграть — ему придется описывать, как ты это сделал. Что само по себе будет для него достаточно горькой пилюлей. А потом еще публично поздравлять тебя на виду у нескольких миллионов зрителей…

Я смотрел на нее пораженный.

— Грандиозная идея!

— Помнишь, как он интервьюировал тебя после той скачки на второй день Рождества?

— Это была та самая скачка, которая и решила мою судьбу. Слушай, но ты довольно старательно смотрела эти передачи!

Ее это немного озадачило.

— Ну… А разве не тебя я видела прошлым летом на своем концерте в Бирмингаме?

— А я-то думал, что прожекторы слепят вам глаза! — Я откинул одеяло. При свете дня черные брюки выглядели еще более несуразно. — Пожалуй, пора действовать. У тебя есть бинты и что-нибудь дезинфицирующее?

— Всего несколько обрывков эластичного пластыря.

— А бритва?