неизвестен Автор - Преступления могло не быть !

- Третьей попытки делать не будем. Пора вздремнуть. Сейчас - в общежитие, а на зорьке смотаемся еще в одно место.

Стараясь не особенно грохотать, прошли по пустынным, неосвещенным коридорам общежития, шофера положили в середине, так, чтобы он не мог встать, не отодвинув кроватей Вагнера и Слипенького, Ванда и Люция легли на одной кровати в углу, они озабоченно шептались, но Слипенький зло прикрикнул на них.

Коля Ерошенко заснул, сквозь сон слыша, что по стеклам окон стал потихоньку стучать дождик. Почти сразу же после того, как он ощутил блаженную тяжесть сна, его грубо растолкал Слипенький:

- Царство небесное проспишь, пора отправляться.

В машине, которую Слипенький без передышки гнал к неизвестной никому, кроме него, цели, все сразу съежились от ледяного осеннего ветра, от дождя, бившего холодными струями по лицам Все чаще машина буксовала, соскальзывала колесами с середины дороги, с трудом выбиралась из глинистой жижи. Внезапно мотор поперхнулся и заглох. Грязь обволокла Слипенького, спустившегося из кабины и поднявшего капот.

- Ничего страшного, - спокойно сказал шофер, отстранив Колю и перелезая из кузова на подножку. Он открыл дверцу кабины, которую только что с силой захлопнул Слипенький и добавил: - Мотор перегрелся. Дальше дорога похуже, до рассвета часа полтора, не больше осталось Может, вернетесь?

- Ты прав, приятель, - согласился Слипенький, от которого можно было ожидать всего, но только не спокойствия. - Садись за баранку, крути назад, отвезешь нас - свободен. Об уговоре напоминать не буду: продашь - на краю света найдем.

Преодолевали грязь несколько часов. Было за полдень, когда измазанный грузовик остановился около общежития в Шортандинском.

- Тебя хватились, наверно, - дружелюбно говорил Слипенький - Не задерживаем больше А может, останешься? Пропустим по маленькой, согреешься. Как видишь, и нам нелегко.

- Мне спешить надо, - сказал шофер, пристально смотря ему в глаза. Сейчас машину вымою, да и поеду, погодой оправдаюсь...

Не прощаясь, он включил зажигание, мотор послушно заревел. Слипенький посмотрел вслед отъезжающей машине, сделал движение, чтобы догнать, но спустился с крыльца общежития, на котором стоял, и дальше не пошел. Машина проехала, не останавливаясь мимо разборной водоколонки, и выбралась на шоссе, ведущее в Целиноград...

Никому не удалось больше совершить ни одного преступления. Милиция арестовала всех вскоре после заявления шофера.

Не зря Слипенький так тревожно смотрел вслед отпущенной машине. Михаил Гречишкин, торопясь, миновал все села и совхозные усадьбы на пути к областному центру; и еще не стемнело, когда он давал показания работникам Целиноградского уголовного розыска. Следователь быстро записывал карандашом приметы преступников, изредка переспрашивая: "Голос какой?", "На нем пиджак был?", "А вторая девица - блондинка?", "Оружие узнаешь?" Папка захлопнулась. Следователь пожал ему руку, сказал: "Забыл твои данные записать... " На мгновение воротились, потом оба вышли. Когда машина Гречишкина выезжала из Целинограда, его обогнала синяя юркая машина с мигающим синим фонарем на крыше и красной полосой на борту со словом "милиция". За синим "газиком" шел грузовик почти черного цвета с зарешеченными окнами.

Ни на следствии, ни на суде преступники не запирались. Они были изобличены в попытках совершить кражи подробными и точными показаниями Гречишкина, не могли они скрыть и прежних преступлений.

...На ладного крепкого паренька мало кто смотрел сейчас. Коля расставался с тягостными воспоминаниями, обращаясь внутренним взором к тому, что его привело к сегодняшнему дню: почти два года в колонии. Ни разу его не потянуло к водке - внезапно опомнившись от пьяного угара, он никого не боялся, от него отступились те, кто хотел бы иметь дело с прежним бесшабашным гулякой, удалым подручным грабителей. Коля Ерошенко не расставался с учебниками, а если был занят не книгой, то был в цехе, где увлеченно ощупывал детали - он приобретал специальность слесаря-сборщика. Он окончил восьмилетку. Народный суд по представлению администрации колонии досрочно освободил его.

Теперь он был взрослым человеком. Он это знал. Разве не он удивлялся своему глупому существованию в Елизаветинке? Разве не он радовался тому, что сидит, учит уроки, рассматривает картинки в учебниках, разве не он был безмерно рад тому, что может держать в руках слесарные инструменты, что он делает что-то осмысленное, чистое, чего не нужно прятать от людей, что, наоборот, дает право гордиться сотворенным, ждать человеческого, может быть, скупого, но доброго признания? Воспоминания все меньше кололи, все большим уважением проникался Коля к себе. Он опомнился от размышлений, шагнул в вагон подошедшего поезда, наполовину пустовавшего: в его отделении, за столиком чуть навеселе сидел приятный добродушный старик в такой же форме, на которую Коля насмотрелся только что на станции, но китель был чистенький, и пуговицы сверкали на закатном солнце. Кивнув на чемоданчик в Колиных руках, старик спросил ласково: