Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора

"Не в больницу его надо было отправить, а в мою подземную тюрьму и приковать цепью к решетке", — зло подумал Арипов, не ожидавший встретить здесь своего бывшего конюшенного.

Медленно двинулись вдоль денников, молодняк шарахался, косил глазами, неожиданно ржал — такого количества людей в конюшне они не видели. Фархад особенно оберегал эту ферму, боялся любой инфекции, не любил, когда подкармливали доверчивых скакунов, — здесь стояли лучшие лошади, его надежда.

Тилляходжаев на конезавод приехал впервые и теперь вроде сожалел, что не может сам представить высокому гостю свое хозяйство, но по привычке шел впереди и отделывался восторженными словами:

— Смотри, Акмаль, какой красавец!

Или:

— Вот это жеребец, настоящий Буцефал!

Но Арипов не слышал никого, забыл даже про Фархада, взгляд его тянулся вперед. Как только прошли в глубь конюшни, он обогнал Наполеона и чуть ли не бегом кинулся вдоль свежевыкрашенных денников.

— Вот он, Абрек! — закричал вдруг радостно и, не дожидаясь торопившегося вслед секретаря обкома, вошел в стойло к знаменитому Абреку.

Фархад, державшийся рядом с Пулатом Муминовичем, не ожидал от гостя такой прыти и невольно крикнул:

— Выйдите немедленно из клети, Абрек в недельном карантине!

Но Арипов уже ничего не слышал, он гладил шею гнедого красавца и шептал как одурманенный:

— Абрек, милый, конь мой золотой, я нашел тебя.

И странно: строптивый Абрек склонил к нему изящную шею и терся нежной губой о лицо Арипова.

— Признал, признал меня сразу! — ошалело завопил Арипов, как только все собрались у денника.

Фархад попытался войти вслед за Ариповым в клеть, но Пулат Муминович, почувствовав недоброе, ухватил Ибрагимова за руку и удивился, как трясло от волнения бывшего жокея.

Прошло пять минут, десять. Арипов, словно забыв про людей, разговаривал с Абреком. Анвар Абидович обратился к Акмалю-ака раз, другой, но тот никак не прореагировал, а войти в стойло к Абреку, как вошел Арипов, не решался — слышал, что Абрек не совсем управляемый жеребец, боялись его даже конюхи.

Пока все наблюдали, как гордый Абрек ластится к незнакомому человеку, люди из джипа подошли вплотную к деннику, и Арипов, неожиданно повернувшись, приказал:

— Уздечку мне!

Кто-то из сопровождающих услужливо подал необыкновенной красоты уздечку, тяжелую от серебряных шишаков и ярко-красных полудрагоценных камней.

— Нравится? — спросил Арипов, все еще продолжая играть с Абреком, и конь как бы согласно кивнул головой и легко дал возможность взнуздать себя.

Люди в проходе конюшни аж ахнули — Абрек не был так покорен даже с конюхами, выхаживавшими его с рождения. Удивительную власть и понимание лошади демонстрировал Арипов — наверное, он с ними ладил лучше, чем с людьми.

Фархад, завороженный, как и все, наблюдал сцену в деннике и удивлялся поведению Абрека: он-то знал знаменитого ахалтекинца другим.

Но когда хозяин Аксая стал выводить лошадь под уздцы из стойла, Фархад словно скинул оцепенение гипноза и, вырвав руку из руки секретаря райкома, кинулся навстречу с криком:

— Не дам!

Раскинув руки, он прикрыл собой дверь денника, не давая Арипову возможности выйти с конем. Все случилось так неожиданно и всех так размагнитила сцена игры Арипова с Абреком, что телохранители аксайского хана замешкались. Опомнились они только тогда, когда Арипов сам с силой толкнул в грудь Фархада и приказал:

— С дороги, собака!

Но Фархад и не думал выпускать незваного гостя с конем. Арипов увидел те же пылающие гневом глаза, как и пять лет назад, когда избивали бывшего чемпиона в Аксае.

— Что же вы стоите, уберите этого сумасшедшего конюха с дороги!

И нукеры втроем навалились на Фархада сзади.

Не успел Арипов сделать с Абреком и десяти шагов к выходу, как Фархад, разбросав державших его людей, вырвался и, догнав коня, вцепился в уздечку:

— Нет, Абрека ты для своей прихоти не получишь, конь принадлежит государству!

— Какому государству? — переспросил Арипов вполне искренне, не понимая настойчивости Фархада. И вдруг он в мгновение налился злобой. Лицо вновь пошло красными пятнами — видимо, вспомнил свое унижение, когда этот конюх, лошадник, полчаса назад не подал ему руки, и неожиданно для всех окружающих он ударил плетью, которую никогда не выпускал из рук, Фархада прямо по лицу. Страшной силы удар рассек бровь и затронул левый глаз — Фархад невольно прикрыл глаза ладонью, а обезумевший от злобы аксайский хан продолжал стегать его плетью. Первым кинулся спасать директора конезавода Наполеон — он ближе всех находился к высокому гостю, но Арипов резко оттолкнул секретаря обкома: мол, не вмешивайся не в свои дела. Тилляходжаев знал, что в гневе тот может забить человека до смерти, и вновь попытался остановить разошедшегося любителя чистопородных скакунов.