Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора

"Нет, как ни исхитряйся, благородство — это не про нас", — горько признается себе Махмудов.

Женившись на Зухре, Махмудов пошел на душевный компромисс, уверяя себя и окружающих, что любит ее, но на самом деле в сердце жила Нора, и он писал ей полные нежности письма. А разве любовь кладут на весы и разве важно, с высшим ли образованием любимая или просто модистка?

Но даже не образование склонило чашу весов в пользу Зухры — в конце концов Норе шел лишь девятнадцатый год, и выучилась бы она, если только это стало препятствием для любви, перетянуло другое — тяжелая, волосатая рука отца Зухры, крупного партийного работника. О нем, о его щедротах и влиянии говорило постоянно узбекское землячество, к которому Пулат тянулся в Москве.

Зухра, зная о его привязанности в Оренбурге, тонко и осторожно пускала грозное оружие в ход, боялась перегнуть палку — тогда еще откровенно не покупали женихов — и добилась своего.

Отец Зухры как раз и способствовал тому, что взяли инженера Махмудова в райком, и вакансии в промышленном отделе дожидаться не стал, знал: пока он жив, сделает будущего зятя секретарем райкома. И своего добился: зять все-таки оказался человеком толковым и разительно отличался молодостью в своей среде.

— Теперь ты человек номенклатуры, сидишь в обойме на всю жизнь, — говорил высокопоставленный тесть молодому инструктору райкома. — А вся твоя блажь с мостами, строительством — ерунда. Ну, станешь управляющим треста — высшее, чего может достичь практикующий строитель, а не функционер от строительства, ну и что? Вызовет тебя такой же мальчишка, как ты сегодня, инструктор райкома и, даже не предложив сесть, хотя ты вдвое старше его, всыплет как следует, а всыпать всегда найдется за что. Карабкайся вверх по партийной линии — вот у кого власть была, есть и будет. Инженер, хозяйственник, ученый, писатель, артист — все шатко, зыбко, без надежды, ценны только кадры номенклатуры.

Тесть умер рано, как и Зухра, от рака — видимо, у них в роду это наследственное. Пулат с горечью подумал, что за его сближение с Зухрой, возможно, в будущем расплатятся его сыновья. Если бы власть имущий отец Зухры не ушел из жизни скоропостижно, Пулат наверняка занимал бы кресло в столице и присутствовал на том самом открытии помпезного филиала музея, чем, видимо, еще больше огорчил бы старую большевичку. Ведь не стал бы он избегать встречи со своей учительницей истории Данияровой?

Мысли скачут от одного события к другому, от лица к лицу, смешалось время, пространство, люди — все сплелось, скрутилось в разношерстный тугой клубок, и этот пестрый клубок — его жизнь.

Цепочка ассоциаций, протянувшись от давнего торжества в Ташкенте, неожиданно, как и все в этот вечер, вызывает в памяти другое событие, тоже отмечавшееся с размахом, ну, конечно, не столичным, а на уровне района, но не менее богато и крикливо, чем в иных местах. Тогда, пожалуй, дух соревнования витал в стране — кто пороскошнее да и погромче что-нибудь отметит, девятым валом катилась по державе эстафета празднеств и юбилеев — мол, "знай наших" или "и мы не лыком шиты", если не по делам, так по юбилеям прогремим.

Пулат вспоминает свое пятидесятилетие — это его юбилей так шумно отмечали в районе. Нет, он сам вроде ни к чему не прикасался, не организовывал — аппарат переусердствовал, хотел угодить. Опять же, как и повсюду: какие стандарты на вершине, такие и у подножия. Потом он узнал: юбилейной комиссией командовал Халтаев. В областной газете вышла огромная районная статья с большой, хорошо отретушированной фотографией. А уж районная расстаралась! Все, от передовицы до последнего абзаца, посвящалось ему, и красавец мост через Карасу занимал полстраницы. Пулату даже неловко было читать о своих добродетелях.

— Сахару многовато, — сказал он редактору по телефону, когда тот прорвался через секретаршу лично поприветствовать первого руководителя района.

Но старый газетный волк, знавший, что почем, не растерялся, ответил:

— Зря обижаете, несправедливо, не каждого в день пятидесятилетия орденом Ленина награждают.

"А ведь и впрямь не всякому такая высокая награда выпадает", — думал после разговора Пулат, и мысль о том, что обе статьи сильно подкрашены в розовый цвет, пропала.

Вспоминается ему и пиршество: после официальной части в районном Доме культуры гости перекочевали сюда, во двор. Пришлось разобрать айван, на котором он сейчас сидит, и даже спилить два дерева, чему очень противилась жена, да разве удержишь Халтаева — он хозяйничал, как в своем саду.