Рауль Мир-Хайдаров - Судить буду я

Скорый поезд Ташкент-Наманган отправлялся по старому расписанию, как и четыре года назад, когда он нанес тайный рискованный визит в Аксай к хану Акмалю, но как все изменилось и на станции, и на перроне, и в самом составе! Вокзал благополучного Ташкента, если бы не такие очевидные приметы сегодняшнего дня, как электрическое табло и ярко размалеванные проститутки, явно напоминал военные и послевоенные годы: куда ни глянь — нищие, калеки, убогие, потухшие взгляды, небритые, вороватые лица. Толпы мрачных, плохо одетых и плохо обутых людей с немыслимыми узлами, тюками, грязными коробками, с испуганными детишками и жалкими старушками. Судя по всему, это транзитные пассажиры, спешно покидающие уже второй год подряд соседний Таджикистан, есть среди них и русскоязычные жители Узбекистана, в основном из глубинки. На площади перед главным входом — цыганский бивак с брезентовым шатром, видимо, недавно прибыли из Молдавии, где идет настоящая война, чувствуется, спешат определиться к зиме. Голодная Россия никого не прельщает, скорее всего, как и в прежнюю войну, толпы отчаявшихся людей оттуда хлынут в Среднюю Азию. Народ помнит: Ташкент — город хлебный, хотя и тут лепешка вздорожала в пятьдесят раз, а сахар — в сто, а это всегда считалось едой бедняков, да и своих ртов нынче в Узбекистане двадцать миллионов. А ведь с какой верой народ поддержал перестройку, поверил в нее — и такой результат… Хотя, может, это еще ягодки.

Проводником оказался хитроватого вида выливший человек в чапане и галошах, но при форменной фуражке. Сначала Сухроба Ахмедовича покоробила его затрапезность, ведь в нашем сознании железная дорога еще по привычке видится мощной и строгой организацией. Справедливости ради надо отметить, что честь мундира в перестройку она блюла дольше всех. Куда ни кинь взгляд, все работает с перебоями или остановилось, а поезда все-таки ходят, но, видимо, и дорога бьется из последних сил. Отсутствие униформы у проводника напомнило Сенатору статью, прочитанную еще в "Матросской Тишине". В ней говорилось, что во многих российских областях милицейская форма оказывается не по карману ее сотрудникам, и каждый ходит на службу в чем придется. Тюрьма, конечно, от восторга улюлюкала дня три, ёрничала: "Менты без штанов остались".

Едва миновали пригороды Ташкента, как человек в галошах, но уже без форменной фуражки, попытался подсадить к нему в купе попутчика, шустрого молодого парня с двумя огромными тюками. Кстати, обилие "челноков" с багажом бросилось Сенатору в глаза еще на вокзале. Дожидаясь, пока подадут состав, он старался определить, откуда какая группа прибыла. Большую команду он увидел из Турции, из Ташкента до Стамбула имелся прямой рейс, и для граждан Узбекистана даже не требовалось въездных виз, не существовало и языкового барьера, оттого узбекские "челноки" дружно осваивали турецкий рынок. Но тот, которого пытались вам подсадить, был из Китая, об этом говорил яркий китайский псевдо-"Адидас", а поверх еще и кожаная куртка, запах которой тут же заполнил купе. Но даже полупьяный проводник, встретившись со взглядом Сенатора, тут же извинился, быстро ретировался и больше его уже не беспокоил, хотя в вагоне всю ночь шла какая-то непонятная ему жизнь. Поезд отходил уже в сумерках, ночь надвигалась быстро, с каждым набегающим километровым знаком, выкрашенным, как и шлагбаумы на переездах, но скоро темнота съела и эти полосатые бетонные столбы. В купе стояла кромешная тьма, только огни станций и разъездов на миг освещали дальние углы. Встать, зажечь свет у Сухроба Ахмедовича не было ни желания, ни сил, хотя и захватил он в дорогу интересные газеты. Сегодня он отправился в путь не с пустыми руками, как в прошлый раз, а имел при себе небольшую дорожную сумку, кожаную, на молниях, купил он ее некогда в Австрии, в Вене. Жена, зная нынешнюю ситуацию в поездах и помня, что муж человек ночной, положила ему в дорогу много вкусных вещей, которые наготовила для встречи из тюрьмы, а он, не побыв и двух дней, снова сорвался по делам, но она не отговаривала, понимала, видимо, что так нужно.

Состав, как и четыре года назад, кидало из стороны в сторону, подбрасывало не только на стыках и стрелках, но и на ровном месте, из-за просадки колеи. Но Сенатор сегодня не сравнивал железные дороги Австрии, по которым ему довелось некогда проехаться, с дорогами бывшего МПС СССР, другие мысли владели им, хотя время от времени он проваливался памятью в то давнее путешествие в Аксай, выглядевшее чистой авантюрой, но давшее такие неожиданные результаты. Сегодня он понимал, как важно для политика предвидеть, предугадать, предвосхитить события, он единственный тогда попытался помочь хану Акмалю. Время подтвердило его дальновидность, и это радовало Сенатора. Глянув на светящиеся стрелки "роллекса", он подумал: как хорошо, что не надо просыпаться на рассвете, как в прошлый раз, когда он сошел на глухом полустанке, где его дожидались, чтобы отправить в Аксай на стареньком вертолете. Теперь он ехал до конечной остановки, Намангана, и там, на вокзальной площади, его должна была ждать белая "Волга" с златозубым Исматом за рулем, он-то и доставит его в бывшую вотчину хана Акмаля, дважды Героя Соцтруда, бессменного депутата обоих Верховных Советов в течение многих лет. Но встреча на этот раз была не по его инициативе, и не с хозяином Аксая, а его духовным наставником, Сабиром-бобо. Но что означал приказной тон человека в белом? "Я что, его подчиненный? наливаясь, как всегда, беспричинной злобой, подумал Сенатор. — Мальчик на побегушках?"