Наталья Александрова - Кинжал всевластия

Впрочем, сам он предпочитал называть эти видения не видениями, а проявлением профессионального чутья или хорошо развитой творческой интуиции.

Кроме таких чисто профессиональных проявлений, случалось, что Старыгин предчувствовал какие-то ожидающие его неприятности. К примеру, вызов к начальству, недовольному излишне долгой работой над очередной итальянской картиной.

Но и это тоже вполне можно было списать на интуицию.

Сегодня, однако, его неожиданно посетило видение совершенно другого характера.

Дмитрий Алексеевич работал над картиной неизвестного художника семнадцатого века, предположительно, ломбардской школы.

Картина была в довольно приличном состоянии, следовало только кое-где убрать незначительные повреждения холста и освежить цвета заднего плана.

Сюжет картины был довольно необычным: картина изображала коронацию некоего германского вождя. Предположительно, Аутариса, вождя племени лангобардов, давшего название современной Ломбардии.

Сам лангобардский король стоял на первом плане в роскошном одеянии, склонившись перед христианским епископом, возлагающим на него корону, сбоку от него выстроились германские вожди с длинными косматыми бородами.

Старыгин вспомнил, что именно длинные бороды дали этому племени его название: немецкое лангобарден, то есть длиннобородые. Племя славилось своими густыми косматыми бородами и еще одной тактической уловкой: перед сражением, чтобы напугать противника и ввести его в заблуждение своей численностью, жены лангобардов связывали свои длинные волосы под подбородком, чтобы издали они казались бородами. Так женщин принимали за воинов…

Однако почему-то Старыгина особенно заинтересовала не борода германского вождя и не его роскошное одеяние, а одна второстепенная деталь: тщательно выписанный художником кинжал на его поясе.

Поднеся к глазам лупу, Старыгин склонился над картиной.

Он разглядел скромные ножны – может быть, слишком скромные для парадного королевского оружия, а также рукоять. На рукояти кинжала отчетливо просматривался символ свастики, а также несколько характерных рунических значков.

Дмитрий Алексеевич подумал, что стоит поговорить об этих значках со старинным знакомым, Славой Несвицким, который занимается ранней европейской историей. Впрочем, оно совершенно не к спеху – Несвицкий обычно завален работой выше головы, да и у самого Старыгина мало свободного времени…

Вот тут-то и посетило его то самое видение.

В глазах у Старыгина потемнело, его словно окутал плотный клубящийся туман, и на фоне этого тумана, как на парящем в воздухе экране, возникла движущаяся картина, напоминающая театр теней.

В центре теневой картины выделялся силуэт бородатого человека, склонившегося над письменным столом.

В этом человеке Старыгин мгновенно узнал своего знакомого Святослава Несвицкого – того самого, с которым он собирался поговорить о кинжале с руническими значками.

А с краю теневой картины появился второй человек.

Силуэт его был нечетким, каким-то неопределенным, и в самой этой неопределенности Дмитрию Алексеевичу почудилась угроза.

Таинственный силуэт приблизился к Несвицкому, склонился над ним…

И тут туманная картина погасла, к Старыгину вернулось зрение.

Он удивленно хлопал глазами, оглядывая свой привычный, хорошо знакомый кабинет.

Все здесь было по-прежнему, все как обычно – рабочий стол, инструменты художника и реставратора, кувшин с кистями, мольберт с картиной, находящейся в работе…

Откуда же вдруг возникло это туманное видение?

Наверное, он просто переутомился, ему давно пора в отпуск… Конечно, в работе у него находится картина, но она подождет, особенной спешки нет…

И вообще, он только что думал о Славе Несвицком, хотел с ним поговорить, вот и увидел его в странном полуобморочном состоянии…

Старыгин пытался успокоить себя такими реалистическими рассуждениями – но беспокойство не отпускало его, сердце билось неровными болезненными толчками, как будто предупреждая его об опасности…

В конце концов, он не выдержал и решил проведать Несвицкого немедленно, не откладывая визит. Действительно, что тянуть – они же не в разных городах работают, а в одном и том же здании, пусть и довольно большом…

Дмитрий Алексеевич снял рабочий халат, заляпанный краской, вышел в коридор и запер свой кабинет.

«Ну, просто взгляну на Славу, увижу, что с ним все в порядке, и тут же уйду, не отнимая у него времени…» – думал он, спускаясь по лестнице, переходя в другое крыло музея и снова поднимаясь на третий этаж.